Разгромить Японию

Ядерная бомба, сброшенная на Хиросиму 6 августа, заметно меняла расклады. Помимо прочего, она заставляла Сталина спешить.

Директиву о выступлении против Японии он подписал 7 августа в 16 часов 30 минут. Боевые действия авиации на всех фронтах предлагалось начать с утра 9 августа. Тогда же должны были перейти границу наземные силы Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов. 2-й Дальневосточный фронт выступал по решению Василевского. Тихоокеанский флот было приказано привести в готовность № 1, приступить к постановке минных заграждений, подводные лодки развернуть, боевые действия флота начать с утра 9 августа.

Советский Союз изготовился к давно ожидавшейся войне с Японией.



Страна восходящего солнца после Первой мировой войны проявляла повышенную агрессивность. «Армия и флот укреплялись, перевооружались, повышали боевую выучку, старательно насаждали "настоящий самурайский дух", который подразумевал в первую очередь готовность отдать жизнь за императора… Никто и ничто не может нарушать единство нации, готовой к борьбе за свое высокое предназначение – стать хозяйкой всей Восточной Азии… И наглядно продемонстрировать всему миру превосходство избранной богами расы Ямато».

Сферу своего влияния она могла расширять лишь за счет недавних союзников – Великобритании, Франции, США, Голландии, - которые обладали Малайей, Бирмой, Вьетнамом, Камбоджой, Лаосом, Филиппинами, Индонезией, Гонконгом и Сингапуром. Западные державы также сохраняли серьезные позиции в Китае, который в Токио рассматривали как свою вотчину. И, конечно, Японию манили российские Сибирь и Дальний Восток.

С точки зрения непосредственной военной угрозы до середины 1930-х годов именно Япония представляла наибольшую опасность для СССР. Она последней из всех держав прекратила интервенцию на российской территории – ее войска покинули Владивосток только в 1922 году, а Северный Сахалин в 1925-м. Она активно поддерживала ушедшие за кордон белогвардейские отряды. А уже в 1923 году был разработан новый план войны против СССР: «Разгромить противника на Дальнем Востоке и оккупировать важные районы к востоку от озера Байкал. Основной удар нанести по Северной Маньчжурии. Наступать на Приморскую область, Северный Сахалин и побережье континента. В зависимости от обстановки оккупировать и Петропавловск-Камчатский». После установления в 1925 году дипотношений Москва предложила заключить договор о ненападении, что было отвергнуто по настоянию японских военных.

Почему Япония была настроена столь агрессивно в отношении СССР, который точно не имел в отношении Японии агрессивный намерений? Большинство японцев воспринимали СССР как военного и идеологического противника, а русских - как «недостаточно цивилизованную нацию с экстремальным характером». Угрозой считалось распространение идей коммунизма, а декларируемая Москвой политика национального освобождения рассматривалась как вызов японской империи.

В 20-е годы Москва активно готовила кадры азиатских революционеров. В Московском университете трудящихся Китая им. Сунь Ятсена учились руководящие работники и КПК (секретарем партячейки «теоретического кружка» в университете в это время был Дэн Сяопин), и Гоминьдана. Среди них выделялся Чан Кайши – выпускник Баодинской военной академии, продолживший военное образование в Японии, сподвижник Сунь Ятсена, женившийся на сестре его жены (супруга Чана, как и вся ее родня, училась в Америке, что поможет налаживанию его связей с Западом). Сам он изучал в Москве опыт советского военного и партийного строительства, после чего Чан стал комендантом академии Вампу, главной кузницы командных кадров гоминьдановской армии. В 1925 году был назначен главкомом Национально-революционной армии, летом 1926 года возглавил Северный поход, чтобы – в союзе с коммунистами и с помощью Москвы - попытаться объединить страну. Но в апреле 1927 года, рассорившись с КПК, Чан Кайши приказал арестовать и казнить тысячи коммунистов.

В 1928 году он сформировал «национальное правительство» в Нанкине, противопоставив его «пекинскому», которое возглавлял Чжан Цзолинь. Лига Наций признала именно нанкинское правительство в качестве единственного общенационального. Что еще важнее, его признали американцы, «и с тех пор, вплоть до 1949 года, Чан Кайши оставался главным проводником американских интересов в этой части земного шара». С западными державами он предпочел путь переговоров, с Советским Союзом, чьи дипломаты были выдворены еще в 1927 году, - язык силы. Были заявлены претензии на КВЖД, тем более что там не было ни советских войск, ни даже железнодорожной охраны. После неудачной попытки Чана в 1929 году установить с помощью военной силы полный контроль над КВЖД последовал разрыв дипломатических отношений с СССР.

Многие историки считают – и вовсе не без оснований, - что Вторая мировая война началась вовсе не 1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу, а еще в 1931 году - нападением Японии на Китай. Привилегия называть те или иные войны мировыми принадлежала тогда великим европейским колониальным державам – Великобритании и Франции. А как они могли назвать войну мировой, если сами эти страны в ней не участвовали. А когда убивают миллионы китайцев – какая же это мировая война. Это и не война вовсе… Вот такой - европоцентричный, западоцентричный - взгляд на мир преобладал тогда и во многом преобладает сейчас.

Вторая мировая война началась на Дальнем Востоке. И первой бесспорной страной-агрессором стала Япония. Кстати, в самой Японии нередко используют понятие «пятнадцатилетняя война», которая для страны длилась с 1931-го по 1945 год. При этом 1939 год даже не рассматривается как какой-то этапный. В Китае едва ли не официальной датой начала Второй мировой войны считается 7 июля 1937 года, когда Япония развязала против Китая полномасштабную войну.

Япония, безусловно, видела себя одной из великих держав и гегемоном Азии. Великая депрессия, нанесшая мощный удар и по Японии, открыла простор для сторонников установления диктатуры, которые осуществили серию путчей и политических убийств. Японцы в большинстве своем были уверены «в высшей природе традиционного японского духа». На это стал накладываться взгляд на Японскую империю как на современное, революционное (восстание против Запада) и интеллектуальное государство, утверждавший Японию как «самопровозглашенного азиатского лидера».

У Японии была мощная армия, «во главе ее стояли решительные и сверхпатриотически настроенные офицеры, преисполненные духа бусидо, это была грозная сила, готовая как наступать, так и обороняться… В то время, как армии других стран только говорили о готовности драться до последнего солдата, японцы именно так и поступали».

Особое место в геополитических планах Японии принадлежало России и Китаю. Если в Японии и спорили, то не о том, стоит ли нападать на СССР, а о том, как и когда лучше это сделать. Одни настаивали, что немедленно, пока Советский Союз не набрал сил; другие уверяли, что война может затянуться и ее лучше вести с опорой на ресурсы северного Китая, откуда и стратегически удобнее наносить удар по СССР.

Подготовленный в японском Генштабе в конце 1920-х годов план «Оцу» предусматривал нанесение удара по советскому Дальнему Востоку с моря и с территории Кореи. Но его не приняли к исполнению, было решено, что нападению на СССР должно предшествовать укрепление в Маньчжурии, чтобы использовать ее территории и ресурсы для атаки на советский Дальний Восток с различных направлений. Критически необходимым считалось перерезать Транссиб в районе Байкала, что было возможно только с территории Маньчжурии.

Китай казался легкой мишенью. Правительств Гоминьдана в начале 1930-х было наиболее сильным из всех предшествовавших в Китае, но далеко не единственным. В Синьцзяне с Чан Кайши боролись уйгурские сепаратисты и коммунистические партизаны. На Тибете власти от имени малолетнего далай-ламы обращались за помощью к Англии и Индии, чтобы те защитили его суверенитет от Китая. В Маньчжурии властвовал командующий Северо-восточной армией Чана «молодой маршал» Чжан Сюэлян. В Гуанчжоу – Ван Цзинвэй, который в 1931 году создал альтернативное нанкинскому «национальное» правительство. И, конечно же, были коммунисты, которые выжили в резне, устроенной Чан Кайши, и проводившие вылазки в Цзянси и Фуцзяни. Причем коммунистов Чан считал самыми опасными противниками внутри страны.



Война с Китаем началась с провокации, которую организовали националисты из японской Квантунской армии, названной так по Квантунскому полуострову - южной оконечности Ляодунского полуострова с Далянем (Дальним) и Люйшунем (Порт-Артуром), контроль над которыми перешел от России к Японии в 1906 году.

Взрыв под японским поездом на ЮМЖД, ставший поводом к войне с Китаем, был организован 18 сентября 1931 года группой молодых офицеров во главе с подполковником Ививарой Кандзи и полковником Итагаки Сейсиро, которые выступали за расширение жизненного пространства Японии через оккупацию Маньчжурии и Монголии. Офицеры, возможно, не имели санкции императора или правительства. Но китайские историки замечали определенную закономерность: «Все агрессивные войны, которые Япония вела за рубежом в новейшее время, имеют одну яркую особенность. Сначала военные устраивают провокацию как повод к войне, затем японское правительство и император признают ситуацию постфактум».

Резолюцию Совета Лиги Наций 24 сентября, принятую голосами всех государств против одной Японии, с предложением вывести войска и начать переговоры с Китаем при участии нейтральных стран Токио просто отвергло. Сам Чан Кайши никакого сопротивления японскому вторжению оказать не смог, да и не захотел.

В момент нападения Японии на Китай поддерживаемая Москвой компартия Китая и ее войска были в отступлении, теснимые 300-тысячным войском Гоминьдана, которое вел сам Чан Кайши в рамках третьего карательного похода против Красной армии. Гоминьдановцам удалось нанести серьезные удары по сети Дальбюро Коминтерна, коммунистов арестовывали тысячами, Генеральный секретарь ЦК КПК Сян Чжунфа был схвачен и казнен. Сталин и Молотов дали добро на создание на подконтрольных КПК территориях Китайской Советской Республики. Ее провозгласили 600 делегатов, собравшихся в селении Епин - неподалеку от города Жуйцзинь, – 7 ноября 1931 года. На момент основания республики самым крупным ее анклавом был Центральный советский район, куда входили юго-восточная Цзянси и западная Фуцзянь с населением 3-5 млн человек. Председателем ЦИК и главой Совнаркома КСР по согласованию с Кремлем стал Мао Цзэдун. Самопровозглашенная и не признанная даже СССР Китайская Советская Республика весной 1932 года, продолжая бои с гоминьдановцами, официально объявила войну Японии. Это акт имел поначалу скорее символическое значение – армии КСР находились далеко от Маньчжурии, - но КПК становилась в глазах многих национальной силой.

Уже к началу 1932 года Япония оккупировала весь юго-запад Маньчжурии, в феврале 1932 года заняла основной центр советского влияния в Китае - Харбин. Менее чем за пять месяцев японская армия захватила 1 100 000 квадратных километров китайской территории в трех северо-восточных провинциях, что в три раза превышало площадь самой Японии. Или площадь Польши.

На оккупированных китайских территориях 1 марта 1932 года было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го. Его верховным правителем был назначен последний император Китая Пу И, который «выполнил вычурный якобы японский ритуал, после которого его считали младшим единокровным братом японского императора Хирохито». Однако власть его был чисто номинальной. Управлял марионеточным образованием командующий Квантунской армией, который одновременно был и японским послом. Япония активно «обживала» Маньчжурию, построив там за два года более 1000 км железных дорог, 40 аэродромов, около 100 промышленных предприятий. Как и в других колониях, японцы развернули в Маньчжурии переселенческую политику под лозунгом «служения империи на территориях Азии».

Появилась весьма протяженная советско-японская сухопутная граница – от Владивостока и чуть ли не до Читы, на которой стали накапливаться японские войска. Пограничные столкновения шли постоянно, и угроза Дальнему Востоку занимала центральное место в расчетах советских военных. И не зря. Уже в конце сентября 1931 года Генеральный штаб японской армии принял документ «Основные положения оперативного плана войны против России». В ответ начала расти численность советских вооруженных сил на Дальнем Востоке. В Москве было принято решение о создании Тихоокеанского флота. Однако СССР не торопился ввязаться в войну. Москва еще в 1931 году официально заявила о нейтралитете в японо-китайском конфликте. Камнем преткновения в советско-японских отношениях стало само советское присутствие на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), мешавшее Токио установить полный контроль над Маньчжурией. Тем не менее Москва предложила Японии заключить пакт о ненападении и нейтралитете. Та взяла долгую паузу.

Теперь Советский Союз, ориентируясь на собственные геополитические интересы, был не против нормализации отношений с гоминьдановским правительством и оказания ему помощи в борьбе с японской агрессией. СССР приютил на своей территории более 20 тысяч бежавших от японцев гоминьдановских военнослужащих, помогал им в операциях в Северной Маньчжурии. Интерес Москвы был понятен: создать максимум проблем для Японии внутри Китая силами китайцев, повернуть ее военную активность на юг, подальше от советских границ.

Чан Кайши долго и слышать не хотел о договоренностях с Москвой, но к лету 1932 года японское наступление подвигло его к тому, чтобы предложить Москве восстановить дипломатические отношения и заключить пакт. Первая реакция Сталина была настороженной: «Предложение нанкинцев о пакте ненападения – сплошное жульничество. Вообще нанкинское правительство состоит сплошь из мелких жуликов. Это не значит, конечно, что мы не должны считаться с этими жуликами, или их предложением о пакте ненападения; но иметь в виду, что они мелкие жулики, - все же следует». Позднее Генсек передумает. 12 декабря 1932 года в Женеве советский нарком иностранных дел Литвинов и китайский коллега обменялись нотами о восстановлении дипломатических и консульских отношений. Уже 13 декабря - как знак крайнего недовольства – министр иностранных дел Японии Утида вручил полпреду в Токио Трояновскому ноту, отклонявшую предложение Москвы о пакте ненападения. Советско-японские отношения вступили в полосу открытой конфронтации.

В январе 1933 года японская армия захватила Шанхайгуань, что означало перенесение военных действий за пределы Маньчжурии – и поближе к границам СССР. Токио объявило провинцию Жэхэ – прилегающую в Пекину - территорией Маньчжоу-Го и двинула свои войска в Жэхэ, захватив ее столицу Чэндэ и несколько застав на Великой Китайской стене. 27 марта после «многих бессонных ночей» император издал эдикт о формальном выходе Японии из Лиги Наций, Токио отказывалось от всех международных договоренностей, активизировалось планирование войны с Советским Союзом. Военный план 1933 года намечал для вторжения на его территорию мобилизацию 30 дивизий в 1934 году, чтобы забрать Приморье, Забайкалье и Сибирь.

В течение весны-лета 1933 года происходили многочисленные инциденты на советско-маньчжурской границе, на КВЖД, с рыболовецкими судами. Японский флот нарушал советские территориальные воды, на территории СССР шли аресты многочисленных белогвардейских шпионов, связанных с японской разведкой. В КВЖД китайская доля официально перешла к Маньчжоу-Го, а фактически под японский контроль. Литвинову приписывается формулировка: «Лучше продать, чем прос..ать». Начались переговоры о продаже нами японцам Китайско-Восточной железной дороги. Соглашение будет подписано 23 марта 1935 года после двухлетнего переговорного марафона. СССР смог получить лишь пятую часть от минимальной рыночной цены КВЖД и был вытолкнут из Маньчжурии. К улучшению отношений с Японией это не привело.

Японский фактор, наряду с германским, заставлял искать союзников, форсировать сближение с Соединенными Штатами. У восстановления дипломатических отношений между СССР и США в 1933 году был серьезный антияпонский аспект – причем с обеих сторон.

В Стране восходящего солнца шла острая борьба по поводу основного направления будущей экспансии. Убирая детали, армейское руководство предлагало идти на север, флотское – на юг, дипломаты призывали подождать с большой войной лет на пять-шесть. В октябре 1933 года кабинет поддержал программу императора, направленную на усиление военного потенциала, с упором на экспансию в южном направлении.



Крайне неблагоприятно для Москвы складывалась ситуация внутри Китая. Чан Кайши решил, что настало время окончательно расправиться с коммунистами. В октябре 1934 года Центральная Красная армия потерпела тяжелое поражение, ее силы сосредоточились в безлюдной части провинции Шаньси, Мао Цзэдун сделал столицей городок Яньань. Одновременно проявились разногласия между Сталиным и Мао. В грубом приближении: «Сталин желал национального единства в Китае, единства КПК и Гоминьдана в целях оказания отпора Японии. Мао Цзэдун полагал, что главное – это, выдвигая лозунг сопротивления Японии, в то же время использовать ситуацию для того, чтобы свергнуть власть Чан Кайши, Гоминьдана и занять место верховного владыки Китая».

К зиме 1934-1935 годов обозначилась еще одна острейшая проблема в отношениях с Японией: войска Маньчжоу-Го вступили в китайскую провинцию Чахар, граничащую с МНР – союзником СССР. Пограничные инциденты стали происходить каждую неделю. В течение всего 1936 года также арестовывались японские служащие советского посольства в Токио, задерживались японские суда в наших рыболовных водах, шли споры по поводу выполнения или невыполнения соглашения по КВЖД. Руководство Японии приняло решение «о подготовке к войне на двух направлениях: северном – против СССР и южном – против США, Великобритании, Франции и Голландии». Было решено «считать главными потенциальными противниками США и Советский Союз, а следующими по важности – Китай и Великобританию».

Япония начала активное сотрудничество с гитлеровской Германией. В ноябре 1936 года в Берлине был подписан Антикоминтерновский пакт. В несекретном протоколе стороны договорились принимать «строгие меры против лиц, прямо или косвенно внутри страны или за границей стоящих на службе Коммунистического Интернационала или содействующих его подрывной деятельности». А секретные дополнительные статьи гласили. «В случае, если одна из высоких договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению» со стороны СССР или «ей будет угрожать подобное неспровоцированное нападение», другая сторона обязуется не принимать мер, «которые могли бы способствовать облегчению положения Советского Союза». Две страны обязались без взаимного согласия не заключать с СССР «каких-либо политических договоренностей, которые противоречили бы духу настоящего соглашения». Рейхсминистр иностранных дел Иохим фон Риббентроп утверждал:

- Япония никогда не допустит распространения большевизма на Дальнем Востоке. Германия создает бастион против этой чумы в Центральной Европе. Наконец, Италия, как Дуче оповестил мир, поднимет знамя антибольшевизма на юге.

Заключение Антикоминтерновского пакта делало для СССР реальной угрозу войны на два фронта – одновременно и в Европе, и на Дальнем Востоке.

Москва выступила с идеей создания Тихоокеанского регионального пакта о взаимопомощи с участием СССР, США. Японии, Китая, Англии и Франции. Китай был за, но Лондон и Вашингтон проявили к этим инициативам чисто теоретический интерес. Москве стало очевидно, что великие державы не намерены никак, даже намеком, остановить агрессию ни Германии, ни Японии.

Это поощрило Японию на начало широкомасштабной войны против Китая.



Вечером 7 июля 1937 года в пригородах Пекина подразделения Квантунской армии были обстреляны в районе современного пятого кольца окружной пекинской дороги у моста Лугоуцяо (мост Марко Поло), после чего японские войска начали войну. Чан Кайши наконец решился дать отпор, заявив 20 июля:

- Хотя мы и слабая страна, но если нас доведут до предела, нам останется лишь одно – собрать наши силы, всю нашу энергию, все возможности нашей нации и начать борьбу за национальное существование.

Япония ответила военной эскалацией, 28 июля ее войска заняли Пекин, 29 июля – Тяньцзинь, после чего перешли в наступление по всему фронту. В Токио полагали, что, как и в прошлом, китайская сторона запросит условия капитуляции в самой начале конфликта. Это был просчет. 30 июля Чан Кайши заявил, что «единственный доступный нам курс пролегает через направление масс всей нации на борьбу до последнего по единому плану».

Москва приняла решение поддержать Китай. 22 августа Чан Кайши заключил договор о ненападении с Советским Союзом. 22 сентября была опубликована декларация компартии о признании руководящей роли Гоминьдана, а 23-го – заявление Чан Кайши об образовании единого антияпонского фронта всех политических партий. Кремль приступил к реализации «операции Игрек» - поставкам Китаю советской военной техники, боеприпасов и снаряжения в счет предоставленного Москвой же льготного кредита. Советская техника и военные специалисты хлынули в Китай. Чан Кайши не оставлял попыток прямо втянуть Москву в китайско-японскую войну, но Сталин проявлял максимальную осторожность.

13 декабря 1937 года японские войска захватили тогдашнюю столицу Китая – Нанкин и учинили массовое истребление мирных жителей и ограбление города. Жертвами этого преступления стали более 300 тысяч человек.

Япония добивалась военных успехов, но не смогла решить ни одной стратегической задачи: Чан Кайши продолжал сопротивление, державы признавали его правительство единственным законным в Китае, коммунисты наращивали вооруженные силы. «Япония оказалась в положении прежних завоевателей Китая, - замечал Генри Киссинджер. – Было достаточно сложно завоевать столь обширную страну; было невозможно ею управлять без опоры на некоторые ее культурные заповеди, что Япония, ценя уникальность своих собственных институтов, никогда не была готова делать».

И у Китая была помощь, увы, исключительно советская. СССР направил оружия и техники в количестве, достаточном для вооружения двадцати дивизий. Всего с сентября 1937 года по июнь 1941-го Советский Союз поставит в Китай 1235 самолетов (китайские ВВС состояли исключительно из советских самолетов, и летчиками зачастую тоже были совсем не китайцы), 1600 артиллерийских орудий, больше 14 тысяч пулеметов, 50 тысяч винтовок, 180 млн патронов, 31,6 тысяч авиабомб, 2 млн снарядов.

В начале 1938 года Квантунская армия в Маньчжурии насчитывала 300 тысяч человек, 1200 орудий, 440 танков и 500 самолетов, которым противостоял Дальневосточный фронт под командованием маршала Блюхера.

29 июля японские войска вторглись на советскую территорию вблизи озера Хасан, отбросив наши войска и захватив стратегические высоты, сопки Заозерную (Чанкуфын) и Безымянную. 4 августа Блюхер получил приказ о приведении в полную боевую готовность всех войск Дальневосточного фронта и Забайкальского военного округа. «Бои у озера Хасан были первым после гражданской войны вооруженным столкновением с достаточно мощной и искушенной в боях кадровой армией империалистов», - напишет будущий маршал Матвей Захаров, тогда помощник начальника Генштаба РККА. Численность войск на востоке возрастала с 250 тысяч на начало 1938 года до 479 тысяч – к концу. Хасанский инцидент дал Токио отрицательный ответ на вопрос: «Готова ли Япония к войне с СССР».

Заметно увеличилась советская помощь Китаю. В начале октября СССР предпринял авиарейды дальней бомбардировочной авиации на японскую авиабазу в Ханькоу. В рейдах на Ханькоу, в ходе которых было сожжено не менее 140 самолетов, советские потери составили 3 машины. К концу года в Китае работало уже 5 тысяч советских военных специалистов, включая летчиков-добровольцев (11 из них получат звание героев Советского Союза, свыше 200-от погибнут). В распоряжение Чан Кайши была командирована специальная группа высших военных советников в составе 75 человек, среди которых были будущие легендарные полководцы Чуйков, Рыбалко, Батицкий, Черепанов.

Мюнхенский сговор западных держав с Гитлером вдохновлял на новые подвиги и Японию. Политика умиротворения агрессора проводилась и на Востоке. Так, США увеличили финансовую помощь Китаю для невоенных закупок на 25 млн долл. И одновременно предоставили Японии займы и кредиты на 125 млн долл., оставаясь для нее крупнейшим поставщиком стратегического сырья и военных материалов. В октябре 1938 года Япония предприняла наступление на последние контролировавшиеся китайцами крупные центры на Востоке страны – Ухань и Кантон. 3 ноября Токио провозгласил план создания «нового порядка» в Азии, который означал замену политики открытых дверей в Китае безраздельной гегемонией Японии.

К тому моменту – 1 сентября 1939 года, - с которого европейцы отсчитывают начало Второй мировой войны, погибнут уже почти 10 миллионов китайцев, а к ее концу – почти 35 миллионов. «Значительная часть Китая уже была не только оккупирована, но и, по сути, опутана сетью марионеточных режимов, символизировавших переход в этой войне от активной захватнической фазы к режиму оккупации. Китайско-японская война расколола Китай на три больших территории: существовавшее с 1932 года марионеточное государство Маньчжоу-Го, оккупированные в 1937-1938 годах районы Северного, Восточного и Южного Китая, а также провинции «свободного» Китая, именуемые в литературе «Большим тылом».

Впрочем, с октября 1938 года по начало 1944 года в войне наступил период «затишья», или «равновесия», в котором каждая из противоборствующих сторон сберегала свои силы для дальнейших столкновений.

В конце 1938-го - начале 1939 года в Токио был разработан стратегический план дальнейшей экспансии в двух вариантах. Первый предусматривал нанесение главных ударов из Китая на восток по Приморью и на север – в Приамурье, а второй – в западном направлении – по Забайкалью. Командование Квантунской армии предпочло второй. 11 мая 1939 года японские войска появились на Халхин-Голе. В Москве это квалифицировали как нарушение японо-маньчжурскими войсками границы МНР и нападение не ее территорию. «С японской стороны в военной агрессии участвовали 6-я японская армия, сформированная из отборных японских оккупационных войск Квантунской армии, расположенной в Китае, - писал Георгий Жуков. - Со стороны советских и монгольских войск в начале боевых действий участвовали отдельные части Монгольской народной армии, поддержанные частями 57-го особого корпуса Красной Армии, дислоцированного на территории Монгольской Народной Республики». Началась фактическая, пусть и не объявленная советско-японская война.

Бои на Халхин-Голе приобретали все более ожесточенный характер, нарастала советско-японская конфронтация в Китае. Сражения продолжались и тогда, когда с нападением Германии на Польшу началась большая война в Европе.

Советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 года имел, помимо прочего, важный аспект, связанный с отношениями между Советским Союзом и Японией. Пакт избавил СССР от войны на два фронта. «Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось», - подчеркивал Молотов. Видный востоковед академик Тихвинский утверждал: «Лишь сокрушительный отпор, оказанный японской армии советскими и монгольскими войсками у Халхин-Гола, а также заключение советско-германского пакта о ненападении повлияли на изменение очередности осуществления агрессивных планов Японии, и предпочтение японскими милитаристами было отдано южному, тихоокеанскому направлению». Затеявшее атаку на Халхин-Голе правительство барона Хиранума ушло в отставку, направив предварительно ноту протеста Берлину, в которой говорилось, что советско-германский договор о ненападении противоречит секретному протоколу к Антикоминтерновскому пакту.

Даже такой ярый разоблачитель советско-германского пакта, как член горбачевского Политбюро Александр Яковлев подтверждал, что «заключение советско-германского договора о ненападении потрясло отношения между Берлином и Токио. Антикоминтерновская конструкция оказалась деформированной. Япония потеряла доверие к своему союзнику, что не было преодолено в полной мере до конца войны. Токио был вынужден пересмотреть свою военную доктрину, а планы агрессивных действий против СССР отодвинуть на неопределенное время».

Но советско-германский пакт вызвал озабоченность и в Китае, посол Ян Цзе передал обеспокоенность Чан Кайши по поводу возможности в новой реальности советско-японского сближения и прекращения помощи со стороны СССР. Молотов ответил:

- Мы как оказывали помощь Китаю, так и будем дальше ее оказывать. Мы для своей безопасности принимаем серьезные меры, но помощь Китаю, как и прежде, будет продолжаться.

Между тем Москва спешила с завершением военной операции в Монголии. «Разгромив фланговые группировки противника, наши бронетанковые и механизированные части к исходу 26 августа завершили окружение всей 6-й японской армии, и с этого дня начали дробление на части и уничтожение окруженной группировки врага, - писал Жуков. - Борьба осложнялась из-за сыпучих песков, глубоких котлованов и барханов… 31 августа 1939 года последние очаги сопротивления 6-й японской армии, вторгшейся в пределы Монгольской Народной Республики, были ликвидированы». О масштабах боев говорят потери японской стороны: 61 тысяча человек убитыми, ранеными и пленными (из них убиты 25 тысяч), 660 боевых самолетов. Советские потери тоже были немалыми – 8,5 тысяч убитых, 15 тысяч раненых, 106 самолетов.

В Японии в это время, особенно со стороны прогерманских кругов, звучали призывы к заключению пакта о ненападении с СССР. Однако в конце декабря правительство одобрило «Принципы внешней политики», в которых идея пакта отвергалась, по крайней мере, до выполнения Москвой двух предварительных условий: прекращения поддержки Китая и укрепления своих вооруженных сил на Дальнем Востоке. Сближение с Советским Союзом рассматривалось не как реальная перспектива, а как средство оказания давления на США.

С лета 1940 года Япония предприняла зондаж относительно заключения пакта о нейтралитете. Москва с официальным ответом не спешила. 14 августа Молотов пригласил японского посла и подтвердил заинтересованность в соглашении при определенных условиях. Теперь уже японская сторона взяла паузу.

Новый посол – отставной генерал-лейтенант Татекава встретился с Молотовым 30 октября и заявил, что правительство Каноэ желает «сделать прыжок для улучшения отношений». Пакт о ненападении с Китаем прямо запрещал Москве заключать такой пакт с Японией. Молотов ответил 18 ноября: у общественного мнения СССР вопрос о заключении пакта естественно будет связываться с вопросом о возвращении утерянных после войны 1904-1905 годов Южного Сахалина и Курильских островов. Если Япония не готова это обсуждать, речь может идти только о договоре о нейтралитете, и то при условии ликвидации японских нефтяной и угольной концессий на Северном Сахалине. Именно из-за проблемы концессий Токио предложение отвергло. В ответ Япония подняла градус антисоветской кампании, создав даже специальный «Совет по развитию Курильских островов» из числа наиболее враждебных нашей стране деятелей.

Но договор все же состоялся. Министр иностранных дел Японии Мацуока следовал из Токио в Берлин и 24 марта 1941 года сделал остановку в Москве, попросив встретиться со Сталиным и Молотовым. Мацуока заверил их в своем стремлении улучшить отношения с СССР и предложил заключить пакт о ненападении. В Кремле продолжали настаивать на договоре о нейтралитете.

В Берлине Гитлер скрыл от Мацуоки планы нападения на СССР, но их не скрыли Риббентроп и Геринг. Узнав о намерении Берлина атаковать СССР, Токио счел важным обеспечить Японии большую свободу маневра для запланированных операций в Юго-Восточной Азии.

На обратном пути Мацуока 7 апреля вновь остановился в Москве. Посетив Молотова, он уверял, что советско-японский пакт о ненападении в этих условиях был бы «мастерским ударом». При этом он считал неприемлемым денонсировать Портсмутский договор или отказываться от японских концессионных прав на Сахалине. И напомнил о готовности Японии купить северную часть Сахалина. Токио готово напасть на СССР, только если он войдет в антияпонский альянс с США. Япония будет лояльна Германии, но из этого не вытекает, что она будет ссориться с Москвой. Ради заключения пакта Мацуока был готов задержаться в Москве – до следующего транссибирского экспресса, который курсировал лишь раз в неделю.

Молотов ответил:

- Портсмутский договор – плохая база для улучшения отношений, тем более что Япония нарушила этот договор в отношении Маньчжурии. У СССР нет намерений заключать соглашение с США для нападения на Японию, но СССР будет развивать отношения с Америкой в соответствии со своими интересами. Возможен пакт о нейтралитете, если Япония откажется от концессий, что СССР готов компенсировать гарантированными поставками нефти.

Мацуока проявил непреклонность и уехал на экскурсию в Ленинград. По возвращении его в Москву 11 апреля Молотов передал японскому министру проекты пакта о нейтралитете и протокола о ликвидации концессий. Мацуока выразил сожаление, что «придется подождать более благоприятных обстоятельств для заключения политического соглашения», после чего с самурайским хладнокровием поехал на экскурсию по городу, нанес визиты в Академию наук и к генералу Жукову. Вечером 12 апреля после чеховских «Трех сестер» Мацуока был прямо из театра доставлен в Кремль, где его ждал Сталин. Эксперты с двух сторон сели за составление текста договора. Были приложены чрезвычайные усилия, чтобы немедленно получить добро императора.

13 апреля Молотов и Мацуока подписали Пакт о нейтралитете, Декларацию о взаимном уважении территориальной целостности и неприкосновенности границ Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-Го и письма по вопросам торгового и рыболовного соглашений и ликвидации концессий на Северном Сахалине.

Отмечали это дело крепко, споив Мацуоку прямо в кабинете Молотова, который припоминал: «В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным сильно напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать. Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам».

Это был крупный дипломатический успех, позволявший надеяться избежать войны на два фронта. А немцам оставалось кусать локти. «За нашей спиной в апреле 1941 г. японский министр иностранных дел Мацуока заключил с Россией пакт о ненападении», - возмущался Риббентроп. Впрочем, в Токио не переоценивали нерушимости заключенного соглашения. В «Секретном дневнике войны» генштаба японской армии 14 апреля была сделана запись о том, что пакт «дает дополнительное время для принятия самостоятельного решения о начале войны против Советов». А 6 мая Мацуока заявил Отту - немецкому послу в Токио: «Ни один премьер-министр или министр иностранных дел не будет в состоянии удержать Японию на нейтральной позиции в случае конфликта с Советским Союзом. В этом случае Япония будет вынуждена напасть на Россию на стороне Германии».

«Такой поворот событий был крайне нервно воспринят в Китае, так как означал провал попыток Чан Кайши втянуть СССР в войну с Японией», - пишет академик Мясников. Чан Кайши заявил послу Панюшкину, что «наш народ и армия действительно были потрясены сообщениями о заключении пакта. Вы знаете, что наш народ, армия слишком верят Советскому Союзу, который неизменно помогал нам». Но СССР и не думал отказываться от негласной помощи Китаю, стараясь при этом не вызвать войну с Японией.



После нападения 22 июня 1941 года Германии на СССР была объявлена мобилизация военнообязанных 1905-1918 годов рождения на территории всех военных округов, кроме Среднеазиатского, Забайкальского и Дальневосточного, - чтобы не спровоцировать Японию.

На секретных заседаниях Координационного совета японского правительства и императорской ставки активно обсуждалась возможность объявления войны Советскому Союзу. Одним из сторонников это идеи выступил… Мацуока.

- Если мы решим, что война закончится быстро, надо нанести сначала удар на Севере. Если же мы начнем обсуждать советскую проблему после того, как немцы расправятся с Советами, дипломатическим путем мы ничего не добьемся… Мы должны нанести удар, пока ситуация в советско-германской войне еще не определилась.

За нападение на СССР были также принц Каноэ и начальник генштаба армии Сугияма.

Тем не менее 2 июля императорская конференция одобрила другой план: готовиться к войне с Англией и США, продолжать продвижение на юг, оккупировать Французский Индокитай. В войну Германии с СССР пока не вмешиваться, скрытно завершая военные приготовления против Москвы, чтобы быть готовыми в любой удобный момент. После этого Мацуока вызвал Сметанина и заявил, что Япония не видит причин для изменения своей позиции, а также попросил, «чтобы Сталин и Молотов верили в его огромное желание сохранять дружеские отношения с Советским Союзом». Тут же оговорившись, что проведение политики нейтралитета будет зависеть от дальнейшего развития ситуации.

А японское военное командование начало увеличивать численность Квантунской армии, чтобы довести ее до 700-850 тысяч для создания двойного перевеса над советскими дальневосточными частями. Согласно плану «Кантокуэн» («Специальные маневры Квантунской армии»), дата начала военных действий против СССР назначалась на 29 августа с их победным завершением в середине октября – синхронно с триумфом германского оружия. В Москве, где японские планы благодаря разведке были хорошо известны, всерьез забеспокоились.

А что китайцы? Панюшкин 23 июня сообщал о позиции Чан Кайши: «Стремление Китая к еще большему сближению с СССР является твердой политикой правительства Китая. Вследствие того, что СССР подвергся нападению агрессора, Китай должен тем более сочувствовать Советскому Союзу. Китай очень бы хотел, чтобы СССР, Англия, США и Китай образовали единую линию борьбы против стран-агрессоров – Германии, Италии и Японии». Правительство Гоминьдана заявило о разрыве дипломатических отношений с Германией и Италией и о присоединении к антифашистскому блоку.

Японская проблематика обсуждалась советской дипломатией с Вашингтоном. 3 июля заместитель госсекретаря Уэллес в Вашингтоне уверял посла Уманского, что «правительство Японии намерено аннулировать свой пакт о нейтралитете с СССР и совершить нападение на СССР». 8 июля Молотов писал послу: «нам особенно интересно было бы знать, какие меры американское правительство может и хочет принять для предотвращения или затруднения выступления против нас Японии и какова будет его позиция в случае такого выступления. Мы не хотели бы, однако, придавать слишком официальный характер нашим запросам по этому поводу, но нам представляется вполне естественным, чтобы Вы попросили свидания с Рузвельтом в связи с новым положением, созданным нападением на нас Гитлера… Спросите Рузвельта, не считает ли он, что более ясным и решительным заявлением, высказанным публично или в дипломатическом порядке непосредственно японскому правительству, Рузвельт мог бы значительно уменьшить шансы выступления Японии». 10 июля Рузвельт принял Уманского, но «избежал ответа по вопросу об американском предупреждении Японии» и фактически рекомендовал опираться на Дальнем Востоке на собственные силы.

На встрече Молотова 31 июля с посланником американского президента Гарри Гопкинсом и послом США Штейнгардтом речь шла почти исключительно о дальневосточных делах, которые в то время, очевидно, вызывали у наркома повышенную озабоченность. Молотов убеждал Гопкинса:

- Если американское правительство и президент Рузвельт сочтут возможным в той или иной форме предпринять какие-либо шаги, предупреждающие Японию о плохих последствиях выступления против СССР на Дальнем Востоке, то это будет иметь весьма положительное значение.

Гопкинс сделал вывод: «Молотов не выражал особой тревоги насчет того, что Япония может в скором времени напасть на Россию, и он несколько раз повторил, что Россия не желает иметь каких-либо осложнений с Японией. Однако из его слов у меня создалось впечатление, что это весьма тревожит его и что, по его мнению, японцы не поколеблются нанести удар, если момент будет благоприятным». Гопкинс, как и ранее Рузвельт, уклонился от обязательств: «Я указал ему, однако, что наша позиция относительно Японии основана на благоразумии и что у нас нет желания вести себя вызывающе в наших отношениях с Японией». Полагаю, в Вашингтоне не сильно бы возражали против нападения Японии на СССР.

Гопкинса больше волновало, будет ли Москва и дальше оказывать поддержку Чан Кайши.

- Потребность Советского Союза в военных материалах неизбежно неблагоприятно отразится на поставках Китаю. Хотя мы не намерены полностью прекращать поставки и будем в дальнейшем давать все возможное, наши собственные нужды заставляют нас отправлять снаряжение, предназначавшееся Китаю, на свой собственный фронт, - отвечал Молотов. - Надеюсь, Соединенные Штаты увеличат свои поставки, чтобы возместить нехватку, вызванную нападением Германии на Советский Союз.

Приняв решение воевать сначала с США и Великобританией на юге, японцы делали все возможное, чтобы создать в Вашингтоне и Лондоне впечатление того, что Япония намерена уже в ближайшее время нанести удар именно по Советскому Союзу. Можно сказать, что такая дезинформация была успешной. Позиция высшего политического руководства США и оперативные планы Тихоокеанского флота действительно исходили из неизбежности советско-японской войны, особенно по мере успехов немецких войск.

Впрочем, японская угроза не материализовалась во многом из-за позиции… Берлина. Риббентроп рассказывал, как «летом 1941 г. я попытался склонить Японию к вступлению в войну против России и побудить ее отказаться от своих намерений в отношении Сингапура… Фюрер отверг это мое мнение и серьезно упрекнул меня за одну посланную в данной связи телеграмму в Токио. Он заявил мне, что надеется справиться с Россией один и что было бы лучше, если Япония атакует британские владения. Я обратил его внимание на связанные с этим опасности возможного распыления сил держав Тройственного пакта. В конечном счете японцы не сделали ни того, чего желал Гитлер, ни того, что хотел я: они просто взяли и без нашего ведома напали на Пёрл-Харбор… Тем самым в результате действий одного из наших союзников произошло именно то, чего, учитывая положение на Востоке, мы, безусловно, хотели избежать: возникла германо-американская война». Но это будет позже.

23 июля Токио добился от французского марионеточного правительства Виши соглашения о размещении японских войск в Южном Индокитае, которое было немедленно реализовано. Это создавало прямую угрозу интересам США и Великобритании в Малайе, Сингапуре, Голландской Индии и на Филиппинах. Черчилль требовал от Вашингтона резких ответных мер, и 26 июля США объявили о замораживании японских активов и установлении контроля над финансовыми, экспортными и торговыми операциями с Японией.

При этом ожидания советско-японской войны в Вашингтоне только усилились с приходом 18 октября на пост премьера воинственно настроенного генерала Тодзио. 19 ноября в Госдепе подготовили проект временного соглашения с Японией: в обмен на вывод войск из Южного Индокитая США разморозят японские активы. 22 ноября государственных секретарь Корделл Хэлл передал проект союзным державам, решительнейший протест последовал от Чан Кайши. Тем не менее «нота Хэлла» была вручена японскому правительству.

Попытки Вашингтона избежать войны с Японией путем урегулирования разногласий, с том числе за счет интересов третьих стран, ничего не дали. «Умиротворение» агрессора и здесь, на Тихом океане, потерпело фиаско. Из двух возможных и ожидаемых направлений главного удара - на Север или на Юг - Япония выбрала третье – на Восток, против Соединенных Штатов.

Японское авианосное соединение под командованием адмирала Т. Нагумо покинуло пункт сосредоточения в заливе Хитокаппу острова Итуруп (Курильские острова) и направилось окольными путями к Гавайским островам в 18 часов 26 ноября.

В ночь с 7 на 8 декабря 1941 года японские военно-воздушные и военно-морские силы атаковали базу американского флота Пёрл-Харбор на Гавайях, уничтожив и выведя из строя 8 линкоров, 6 крейсеров, эсминец и 272 самолета.

В тот же день корабли японского авианосного соединения, базировавшегося на Тайване, атаковали американские аэродромы на Филиппинах, британские аэродромы в Малайе и Сингапуре, высадили десант на севере Малайи и в Южном Таиланде. 8 декабря конгресс США принял резолюцию об объявлении войны Японии.

В тот же день в Токио был обнародован императорский рескрипт об объявлении войны Соединенным Штатам и Великобритании. 11 декабря войну США объявили Германия и Италия. Началась война на Тихом океане, в Японии названная «войной за Великую Восточную Азию» («дайтоа сэнсо»).

Как Япония решилась на войну с США - против страны, чье население вдвое превышало ее собственное, а экономика - в десять раз? Правящая верхушка Токио руководствовалась несколькими соображениями. События в Европе доказывали правильность выбора Германии как союзника, немцы, полагали японцы, близки к победе над СССР. Великобритания уже перенапрягла свои ресурсы и не будет серьезным фактором на Тихом океане, где японское превосходство над войсками англичан и их союзников из доминионов было пятьдесят к одному. США не смогут развернуть свои силы до 1943 года. А к тому времени – после поражения СССР и Великобритании - они будут изолированы, а их флот потоплен.

Но Америка Франклина Рузвельта оказалась достойным противником. И она искала союзников, прежде всего в лице Советского Союза и Китая.

Рузвельт, принимая 8 декабря нового советского посла Литвинова, высказал пожелание, чтобы СССР вступил в войну с Японией и предоставил США возможность использовать советские аэродромы для нанесения ударов по Японским островам. Ответ пришел в телеграмме Молотова 10 декабря, где Литвинову поручалось передать Рузвельту: «Мы не считаем возможным объявить в данный момент состояние войны с Японией и вынуждены держаться нейтралитета, поскольку Япония будет соблюдать советско-японский пакт о нейтралитете. Мотивы: Первое. Советско-японский пакт обязывает нас к нейтралитету, и мы не имеем пока основания не выполнять свое обязательство по этому пакту. Мы не считаем возможным взять на себя инициативу нарушения пакта, ибо мы всегда осуждали правительства, нарушающие договоры.

Второе. В настоящий момент, когда мы ведем тяжелую войну с Германией и почти все наши силы сосредоточены против Германии, включая сюда половину войск с Дальнего Востока, мы считали бы неразумным и опасным для СССР объявить теперь состояние войны с Японией и вести войну на два фронта… Мы думаем, что главным нашим общим врагом является все же гитлеровская Германия, ввиду чего ослабление сопротивления СССР германской агрессии привело бы к усилению держав оси в ущерб СССР и всем нашим союзникам».

Рузвельт получил это послание от Литвинова 11 декабря. Выразив сожаление, президент заметил, что на месте СССР поступил бы так же. Но при этом просил Москву не объявлять публично о сохранении нейтралитета, чтобы создать ощущение неопределенности в этом вопросе с целью привязать побольше японских войск к советской границе.

На вступлении СССР в войну с Японией настаивал и Чан Кайши, который через три дня после Пёрл-Харбора официально объявил войну Японии, Германии и Италии. Сталин, отвечая ему 12 декабря, заявил, что «антияпонский фронт на Тихом океане, а равно и антияпонская борьба в Китае является частью общего фронта против стран оси… Победа СССР на антигерманском фронте будет означать победу Англии, США, Китая против государства оси».



Император Хирохито, обращаясь после Пёрл-Харбор к своим божественным предкам, объявил, что он начал войну с варварами и начал ее успешно. Японцы ошеломили американцев своей мобильностью, упорством, самопожертвованием, технической мощью. Японская авиация господствовала над воздушным пространством Азиатско-Тихоокеанского региона. Более сотни американских самолетов были уничтожены во время налета на филиппинские базы. Основные аэродромы американцев и англичан либо были разбомблены, либо находились под постоянным прицелом.

10 декабря 400 японских солдат морской пехоты десантировались на побережье американского острова Гуам (Марианские острова). После трехчасового боя 430 военно-морских пехотинцев США сдались. А через несколько часов элитные части японцев высадились на севере главного острове Филиппин – Лусоне. Американцы предпочли без боя отступить на юг. Началось наступление на Гонконг. В южном Таиланде генерал «тигр» Ямасита быстро продвигался к дороге, соединяющей Бангкок с Сингапуром.

15-16 декабря пали два британских протектората – Саравак и Бруней; 18 декабря под прикрытием дыма от горящих нефтехранилищ японцы форсировали пролив и ворвались в Гонконг. 23-25 декабря японцы высадили массированный десант на Лусоне, произвели бомбардировку Рангуна в Бирме и двинулись к голландскому Борнео. Положение американцев на Филиппинах было отчаянным. Генерал Макартур вынужден был признаться «обороняемым» им филиппинцам, что будет сражаться лишь на полуострове Батаан, но и там американские войска оказались в окружении. Макартур избежал плена, ретировавшись в Австралию.

В январе 1942 года японские десантные части захватили нефтяные месторождения Борнео. Они высадились и в Новой Гвинее, находившейся под австралийской юрисдикцией, и взлетные площадки Рабаула стали опорным пунктом для наступления японцев.

14 февраля бриллиант в короне Британской империи – крепость Сингапур – капитулировала. 60-тысячная японская армия захватила в плен 130-тысячную английскую группировку. Это было величайшее унижение в истории Великобритании. 16 февраля остров Суматра, по площади больше Калифорнии и с вдвое большим населением, был захвачен десятью тысячами японцев. Через три дня воздушной бомбардировке подвергся австралийский порт Дарвин.

И тут же 20 тысяч британских солдат сдались японцам в Бирме. 25 февраля фельдмаршал сэр Арчибальд Уэйвелл, командующий союзными войсками в Индонезии, покинул свою штаб-квартиру и ретировался в Индию. Англо-американская эскадра была потоплена в Яванском море. Япония приступила к подготовке высадки войск в Австралии.

Падение Сингапура означало обрыв всех связей Австралии с метрополией. Австралийский премьер Дж. Куртан объявил о независимости от Великобритании в военной области: «Я хочу со всей ясностью сказать, что Австралия смотрит на Америку, свободная от всех уз, традиционно связывающих ее с Соединенным Королевством». Эйзенхауэр, возглавлявший отдел планирования военного министерства, предложил именно в Австралии выстроить «азиатский редут», послав туда войска и создав американские базы. Эти стратегические соображения нашли поддержку Стимсона, полагавшего, что Соединенным Штатам необходимо укрепиться в двух ключевых азиатских регионах – в Китае и Австралии. Это гарантировало бы американское преобладание во всей Азии. Рузвельт приказал Макартуру возглавить оборону Австралии.

В США Рузвельт 19 февраля подписал указ о выселении всех американцев японского происхождения в концентрационные лагеря, рассматривая это как военную необходимость. Более ста тысяч японцев, большинство которых были лояльны по отношению к Америке, оказались вначале на стадионах, а затем и в быстро построенных в глубине страны бараках.

Рузвельт в сложившейся ситуации решил сделать большую ставку на Китай.

«Стремясь максимально использовать людской потенциал Китая в борьбе против Японии, а по окончании войны превратить Китай в опору для защиты американских интересов в этом регионе мира, правительство США начало подыгрывать китайскому национализму, - писал академик Мясников. - Американская дипломатия выдвинула тезис о том, что Китай является одной из великих держав, что он должен играть роль великой державы».

Это было вполне созвучно устремлениям Чан Кайши и его окружения. «По мнению руководителей национального правительства, Китай должен был стать не просто великой державой, а гегемоном дальневосточного региона, лидером азиатских стран. Эта новая роль Китая вытекала, по их мнению, не из его реальной политической роли в регионе и его экономического потенциала, а из необходимости заполнить тот вакуум, который мог образоваться после разгрома Японии, а также в связи с ослаблением позиций "старых" колониальных держав – Англии, Франции, Германии», - отмечал Мясников.

Идейным обоснованием альянса США и Китая становилось противостояние Японии и коммунизму. Но при этом между двумя странами существовал очевидный цивилизационный разрыв. И не только из-за пренебрежительного отношения к китайцам в США. Индийского посла Паниккара поражал антиамериканизм чанкайшистской верхушки: «Для Гоминьдана, который наследовал мантию Сына Неба, Америка – не более чем огромная варварская страна».

Серьезный отпечаток на отношения в треугольнике СССР-Китай-США накладывало существование в Освобожденном районе Китая вооруженных сил КПК. «Это было полезно для развития связей СССР с Китаем, так как служило, во-первых, противодействием тем силам в Гоминьдане, которые выступали против советско-китайского сотрудничества и были склонны к сговору с японцами; во-вторых, служило противодействием слишком большому влиянию США в Китае. Москва ориентировала китайских коммунистов на сотрудничество с Гоминьданом в борьбе с японской агрессией…»

Рузвельт тоже в принципе ориентировал гоминдановское руководство на сотрудничество с Москвой. «В Вашингтоне считали, что в немалой мере это будет содействовать Гоминьдану в решении «коммунистической проблемы» политическими средствами. С другой стороны, влияние США в Китае, близкие экономические, политические и личные связи американского истеблишмента с правящими кругами гоминдановского Китая вызывали у советской дипломатии большую обеспокоенность и опасения, что экономически слабый Китай может попасть под полный контроль США».

Уже в декабре 1941 года Рузвельт благосклонно откликнулся на просьбу Чан Кайши об оказании финансовой и военной помощи. На конференции «Аркадия» он сумел убедить Черчилля, который был настроен куда более скептически в отношении Китая, сделать Чана верховным главнокомандующим союзных сил в Китае, Таиланде и Индокитае, создать единый союзный планирующий орган в гоминьдановской столице Чунцине и установить связи между ним и союзными штабами в Индии и юго-западной части Тихого океана. Президент назначил генерала Дж. Стилуэла командующим американскими войсками в Китае, Индии, Бирме, и одновременно - начальником штаба при Чан Кайши. «Опереться в Азии на величайшую страну, сорвать динамизм Японии, создать противовес СССР в Евразии – таков был замысел Рузвельта, когда он с энтузиазмом говорил о китайском потенциале», - писал Анатолий Уткин.

В начале 1942 года Чан Кайши получил заем в 50 млн долларов, хотя даже американский посол в Китае Гаус, хорошо знакомый с нравами в Чунцине, уверял, что и 10 млн было бы более чем достаточно – остальное все равно попадет в руки «ретроградным, жаждущим лишь собственного обогащения элементам». Рузвельт также распорядился открыть воздушную дорогу для снабжения гоминьдановской армии через Индию.

Весной 1942 года в стратегическом мышлении Рузвельта четкие контуры приобретает концепция «четырех полицейских» для управления послевоенным миром - США, СССР, Британия и Китай. А борьба с Японией стала видеться в ракурсе достижения возможности доминирования США в Азиатско-Тихоокеанском регионе, ключевым условием чего рассматривалось укрепление американских позиций в Китае.

Чувствуя свою растущую значимость для отступавших перед ударами японцев союзников, Чан Кайши к лету 1942 года отошел от прежнего униженного тона в диалоге с Рузвельтом. Генералиссимус предупредил президента, что без существенной помощи союзников «китайское доверие к ним будет полностью поколеблено» и можно ожидать крушения китайского фронта. Рузвельт направил в Китай авиационные части, постарался защитить от японцев пути снабжения Чана через Бирму. В своих выступлениях президент неустанно превозносил китайскую армию, всячески подчеркивая: в будущем непобедимый Китай будет играть достойную его роль в поддержании мира и процветания на Тихом океане и во всем мире.

В начале мая 1942 года остатки американских войск на Филиппинах – 20 тысяч человек со всем вооружением - сдались японцам. Это был, пожалуй, наиболее унизительный для США момент во Второй мировой войне.

Япония к лету 1942 года оккупировала свыше 6 млн кв. км с населением более 150 млн человек, включая Гонконг, Малайю, богатую нефтью Голландскую Индию (Индонезию), Бирму, Сиам, Филиппины, Соломоновы острова. Японцы расширили оккупацию Китая, вышли на подступы к Индии, Австралии и Аляске. Японская империя безраздельно царила в западной части Тихого океана – от Алеутских островов до берегов Австралии, и к западу от 180-го меридиана.

В результате японцы изгнали или окончательно скомпрометировали прежних колонизаторов. Но японский режим, мягко говоря, не был чем-то лучшим. На захваченных территориях устанавливался жестокий колониализм. Япония демонстрировала миру средневековую по жестокости воинскую традицию, нормы которой предусматривали безжалостное уничтожение как побежденных воинов, так и гражданского населения. Целью японцев, пишет Александр Ландау, было «порабощение народов Восточной и Юго-Восточной Азии, заплативших за японское владычество миллионами жертв. По приблизительным подсчетам, потери среди мирных жителей этих стран достигают двадцати одного миллиона человек… Установленный японцами оккупационный режим по своей жестокости не только не уступал, но в чем-то превосходил зверства нацистов в захваченных ими странах Европы… 200 000 погибших в Хиросиме и Нагасаки – лишь один процент от числа тех мирных, ни в чем не повинных китайцев и бирманцев, малайцев и филиппинцев, индонезийцев и вьетнамцев, которых обезглавливали, вешали, расстреливали, закалывали штыками, топили в воде, сжигали прямо в домах, добивали до смерти ногами, пытали, мучили, морили голодом японские солдаты и офицеры, в том числе отцы и сыновья, братья и мужья будущих жертв атомных бомбардировок. Японцы, как было доказано на Токийском процессе военных преступников, вели активную подготовку к бактериологической войне. Ради этого они осуществляли эксперименты на жителях оккупированных стран и военнопленных, в том числе на советских гражданах, похищенных японскими рейдовыми группами на территории СССР вопреки пресловутому пакту о ненападении».

На этом фоне отсутствие сотрудничества между союзниками выглядело нелогичным, если не самоубийственным. Наладить взаимодействие был призван визит Молотова в Лондон и Вашингтон. 22 мая 1942 года в загородной резиденции Черчилля в Чекерсе премьер-министр три часа рассказывал наркому о военном положении, стоя у глобуса с сигарой в зубах и то и дело отхлебывая из стакана с виски. Помимо прочего он сказал:

- Японцы сильно растянули свою коммуникационную линию, сильно разбросали свои силы по различным территориям, островам и полуостровам, захваченным ими в последние полгода, и потому в состоянии проводить в каждый данный момент только одну, максимум две крупные операции. Пойдет ли она против СССР? Сомнительно, по крайней мере в ближайшие месяцы, потому что здесь Японии пришлось бы атаковать очень могущественные советские силы. С чем? По английским сведениям, японцы сейчас имеют в Маньчжурии 23 дивизии, в самой Японии 7, в районе южных морей 29 и примерно 10-12 дивизий в Китае. Общая же численность японской армии определяется 72 дивизиями. С 23 дивизиями атаковать СССР на Дальнем Востоке нельзя, а дополнительные силы взять пока неоткуда. К тому же война с СССР означала бы величайшую опасность для Японии с воздуха, против которой она плохо защищена… Пойдет ли Япония на Индию? Это не исключается, однако и тут Япония мало выигрывает с точки зрения военно-стратегической. Индия – огромная страна с сотнями миллионов населения. В ней легко завязнуть и утонуть. Пойдет ли Япония в Китай? Это направление кажется более всего вероятным. Захватив Бирму и начало Бирманской дороги, японцы, скорее всего, двинутся по этой дороге в глубь Китая с надеждой окончательно его отрезать от Англии и США и нанести смертельный удар правительству Чан Кайши.

- Хотя японцы и могут иметь такие расчеты, однако завоевание Чунцина и ликвидация правительства Чан Кайши представляли бы очень трудную операцию, которая, пожалуй, оказалась бы для Японии непосильной, - возразил Молотов.

- Одновременно идет консолидация морских сил в Индийском океане, и к середине июля я рассчитываю иметь там очень солидный флот (8 линкоров, 3 авиаматки, большое количество крейсеров, эсминцев и т.д.). Положение для Англии на Дальнем Востоке сейчас трудное, но для пессимизма оснований нет.

Обсуждались дела АТР и в ходе переговоров Молотова в Вашингтоне с американским руководством.

Рузвельт на первой встрече был настроен достаточно оптимистично. Молотов по итогам беседы информировал Сталина: «Он сказал, что Япония сейчас в южной части Тихого океана пользуется устарелыми самолетами и плохо обученными летчиками. Он не знает, нужно ли это объяснять недостатком самолетов у японцев или переброской их на север, где к югу от острова Лучу [Лусон?] японцы сейчас концентрируют военно-морские силы. Может быть, сказал президент, отсюда японцы двинутся на Австралию, или на Гавайские острова, или на Камчатку. Имеются ли у СССР оборонительные мероприятия? Я ответил, что имеются, но не столь значительные, и сейчас принимаются меры к укреплению обороны Камчатки.

Я спросил Рузвельта, когда американцы и англичане начнут бить японцев? Рузвельт ответил, что сейчас силы флота США распылены, приходится патрулировать и охранять коммуникации в Атлантике, а также вокруг Ирландии и Средиземного моря».

Заокеанский вояж Молотова совпал по времени с решающими сражениями на Тихом океане. Серия японских побед продолжался до 8 мая, когда удача отвернулась от императорских войск.

В мае США сумели выиграть битву в Коралловом море, тем самым остановив японскую экспансию в направлении Австралии. Благодаря дешифровке японских радиосообщений, командующий Тихоокеанским флотом адмирал Нимиц знал, что японцы собираются высадить десант на Новой Гвинее и захватить там австралийскую базу Порт-Морсби. Нимиц организовал засаду, и развернулось сражение в Коралловом море – на огромном пространстве между Новой Гвинеей. Соломоновыми островами, Новыми Гебридами, Новой Каледонией и северо-восточным побережьем Австралии. Японский план захвата Новой Гвинеи был сорван, что стало первым крупным успехом США в войне.

Не менее решительно Соединенные Штаты пресекли продвижение японцев на восток, в сторону Гавайев – в ходе сражения за атолл Мидуэй в июне.

Мидуэй, одиноко лежащий на трети пути от Гавайев к Токио, был важен американцам для контроля над акваторией Тихого океана. Американцы, перехватывавшие депеши японцев, были осведомлены об их намерении захватить Мидуэй как трамплин к Гавайям, Панамскому каналу, Калифорнии. В результате битвы у Мидуэя японский флот потерял половину своей авианосной ударной силы. Не менее серьезной для Японии была потеря на палубах затонувших авианосцев и половины летчиков-асов. Битва за Мидуэй окончательно перевела сражения на Тихом океане из фазы японских побед в стадию затяжной войной на истощение, в которой США с их огромными ресурсами получали очевидное преимущество.

Восьмого июня Гопкинс писал Черчиллю: «Последние двое суток все наши мысли были заняты нападением японцев на Мидуэй и Дач-Харбор. Утром получены очень хорошие известия. Мы еще не знаем, вынудит ли японцев этот разгром к отступлению, но, по-видимому, это так и будет. Если добавить сюда схватку в Коралловом море, то можно сказать, что соотношение военно-морских сил весьма существенно изменится в нашу пользу. Японцы просто не могут выдержать эту битву на истощение, и я уверен, что постепенно мы разобьем их в воздухе и на море, пока наконец они не потерпят полную катастрофу. Это не значит, что с Тихого океана не будет поступать плохих известий. Я думаю, что их будет вполне достаточно, но я уверен, что дни, когда японцы беспрепятственно рыскали по Тихому океану, уже миновали. Визит Молотова прошел хорошо. Он мне гораздо больше понравился, чем в Москве».

Несмотря на локальные успехи японцев и все еще весьма пассивные действия американцев и англичан, стратегическая инициатива на Тихом океане перешла к Соединенным Штатам. Командующий американским флотом адмирал Эрнст Кинг отвергал идею оборонительной морской войны. Поклонник теории Мэхэна, он вслед за своим кумиром готов был произнести: «Нация, которая хочет господствовать на море, должна атаковать».

США избрали новую цель для атаки японских позиций – Соломоновы острова. Именно здесь, на острове Гуадалканал, японцы начали в июне 1942 года строительство крупной авиабазы. Кампания, затянувшаяся с августа 1942 года до февраля 1943 года, включала в себя серию ожесточенных боев на суше и на море. Туда был отправлен вице-адмирал Холен, давший американским войскам знаменитые инструкции: «Убивайте японцев. Убивайте японцев. Продолжайте убивать японцев». Приказы противоположной стороны звучали примерно в том же духе, и напряжение достигло своего пика. Гуадалканальское сражение имело фатальные последствия для Японии - была уничтожена столь значительная часть японского флота, что его дальнейшие наступательные операции стали невозможны.

Но для СССР напряженность на Дальнем Востоке не спадала. В 1942 году японский генштаб разработал новый оперативный план войны против СССР, остававшийся неизменным до весны 1944 года. Его реализация зависела от обстановки на советско-германском фронте и соотношении сил на Дальнем Востоке. Чтобы не создавать для японцев соблазна, на протяжении всей войны против Германии Советский Союз вынужден был держать на Дальнем Востоке крупную группировку войск – от 15 до 30% своих Вооруженных сил – около 1,2 млн человек. Их так не хватало под Воронежем и Сталинградом.

7 декабря 1942 года, в годовщину начала войны на Тихом океане, император Хирохито обменялся поздравительными телеграммами с Гитлером и Муссолини. В Токио подводили итоги первого года войны. Три из четырех выводов оказались пессимистическими: авианосный флот понес сокрушительные потери, элита ВВС погибла в жестоких боях, японские солдаты так и не сумели доказать своего «духовного превосходства» над «нищими духом» американцами. И лишь мощь надводного флота продолжала внушать оптимизм. По существу, наступление Японии выдохлось за первый год войны с США.



Впрочем, прочными оставались японские позиции в Китае, где до весны 1944 года не велось крупных операций. Заслуживают упоминания несколько неудачных попыток захватить город Чанша и серия операций японских экспедиционных войск, имевших целью уничтожение баз американской авиации - в провинциях Чжэцзян и Цзянси в мае 1942 года.

Китайско-американский союз между тем укреплялся. Союзники доставляли американских советников и военное снаряжение «через Горб», как называли воздушный мост из Северной Индии в Китай над Гималаями. Американцы обучили и вооружили лучшие воинские соединения Чан Кайши, его разведывательные службы и офицеров.

И все же у Чан Кайши существовали все причины для недовольства западными партнерами, отдававшими приоритет европейскому театру военных действий. Вплоть до 1945 года на Гоминьдан приходилось лишь около 1% процента от всей американской помощи союзникам. Чан Кайши не испытывал особой радости и по поводу рекомендаций, получаемых им от главного военного советника американского генерала Джозефа Стилуэлла, который критиковал гоминьдановцев за коррупцию, расточительность и трусость.

Немалый урон престижу Чан Кайши и его правительства нанесло и американское турне его супруги Сун Мэйлин. Да, ее артистические страстные речи в конгрессе 18 февраля 1943 года, бесконечные пресс-конференции и выступления по всей Америке способствовали росту симпатий американцев к Китаю. Чета Рузвельтов приняла мадам Чан сначала очень радушно, поселив в Белом доме.

Однако пуритански настроенных Рузвельтов шокировала роскошь, к которой привыкла Мэйлин, поражавшая своими драгоценностями и не желавшая спать на хлопчатобумажных простынях, которыми были застелены кровати в Белом доме (она привезла из Китая комплекты шелковых простыней и требовала, чтобы горничные меняли их каждый день). Нескромно вели себя и ее 23-летняя племянница Жанетт и 26-летний племянник Кан Линькань (Дэвид), приехавшие к тетушке из Гарварда и тоже обосновавшиеся в Белом доме. В конце ее пребывания в США Рузвельт был уже настолько утомлен, что заметил одному из конгрессменов, что с нетерпением ждал, когда «примадонна», наконец, вернется домой, чтобы «раздражение» по поводу ее визита «могло улечься».

Конкретных результатов Сун Мэйлин не добилась, Рузвельт ничего ей так и не пообещал. В то же время президент начал прорабатывать идею личной встречи с Чан Кайши, который к тому времени занял в Китае все высшие посты: в августе 1943 года после гибели Линь Сэня он получил и пост председателя правительства.

Рузвельт также намеревался пригласить Чан Кайши на одну из встреч лидеров союзных государств. Но из-за противодействия Черчилля, не видевшего в Китае великую державу, Чана не пригласили ни на встречу в марокканской Касабланке в январе 1943 года, ни на августовский саммит в Квебеке. Чан был страшно обижен, выливая свое недовольство на страницах дневника и срывая зло на Стилуэлле. Стилуэлл уже находился буквально на ножах с генералиссимусом, которого называл «Карапузом» и «мелочью пузатой».

26 августа 1943 года президент и премьер-министр информировали Москву об итогах своей конференции в Квебеке: «На Тихом океане и в Юго-Восточной Азии мы ускорим наши операции против Японии. Наши намерения состоят в том, чтобы истощить авиационные, военно-морские и сырьевые ресурсы Японии, перерезать ее коммуникации и обеспечить базы, с которых можно было бы бомбардировать территорию самой Японии».

На московской конференции министров иностранных дел в октябре 1943 года американцы выступили с инициативой декларации четырех держав – США, СССР, Великобритании и Китая. Молотов возражал:

- Советское правительство относится к принципам, нашедшим свое выражение в этой декларации, положительно. Декларация четырех государств включает и Китай. Но на нашем совещании нет представителя Китая. Можем ли мы обсуждать эту декларацию от имени четырех государств без представителя четвертого государства? Если мы успеем в процессе конференции получить согласие Китая на эту декларацию, то она станет декларацией четырех, а если же мы этого не успеем, она может остаться декларацией трех.

«Включение Китая в ряды великих держав занимало огромное место в умах Хэлла, как и Рузвельта, - свидетельствовал Гарриман. - … Потребовалась неделя, чтобы добиться согласия Молотова, да и то после того, как Хэлл в частной беседе сообщил ему, что исключение Китая будет иметь «самые ужасные последствия не только на Тихом океане, но и для общественного мнения Соединенных Штатов». Это был прямой намек на то, что определенная часть помощи, которая сейчас приходила в Россию, может быть направлена Чану, если Китаю не будет позволено подписать четырехстороннюю декларацию. Молотов отступил».

Вечером 30 октября в Екатерининском зале Кремля Сталин давал прием в честь участников конференции. Переводчик Сталина Бережков вспоминал: «Обед начался с многочисленных тостов, большинство из которых произносил Сталин… Вдруг я заметил, что Сталин наклонился в мою строну за спиной Хэлла и манит меня пальцем. Я перегнулся к нему поближе, и он чуть слышно произнес:

- Советское правительство рассмотрело вопрос о положении на Дальнем Востоке и приняло решение сразу же после окончания войны в Европе, когда союзники нанесут поражение гитлеровской Германии, выступить против Японии. Пусть Хэлл передаст это президенту Рузвельту как нашу официальную позицию.

… Хэлла чрезвычайно взволновало это сообщение. Американцы давно ждали решения Москвы».

Молотов подыграл руководителю. Он предложил Идену и Гарриману посмотреть советский фильм о войне с японцами на Дальнем Востоке в годы Гражданской войны (вероятно, «Волочаевские дни»).

- Я в шоке, - изобразил на лице ужас Иден. – Я не думал, что так может поступать нейтральная страна.

- А я думаю, что это абсолютно правильное решения и аплодирую ему, - подхватил Гарриман.

И предложил тост «за тот день, когда мы вместе будем бить япошек». Молотов немедленно отреагировал:

- Почему бы нет? С удовольствием. Это время придет.

- До дна, - по-русски произнес Гарриман и опрокинул рюмку.

Энтони Иден писал Черчиллю: «Перед тем, как я уехал, мистер Молотов, как казалось, подбодрил на ближайшее будущее. Он говорил о войне на Дальнем Востоке, и я заметил, что может пройти много времени между поражением Германии и падением Японии. Молотов не согласился и сказал, что интервал будет небольшим. Когда Германия капитулирует, даже японцы поймут, в каком положении находятся. Я сознательно проявил скептицизм, доказывая, что японцы – очень хорошие бойцы и смогут в одиночку выдерживать жесткую битву. Молотов подтвердил свою уверенность и, как я подумал, дал мне ясный намек на намерение России принять участие в японской войне».

Так союзники впервые узнали о возможности вступления СССР в войну на Дальнем Востоке, что станет одним из центральных вопросом межсоюзнических отношений и одним из серьезных козырей в руках Кремля.

Но Сталин по-прежнему проявлял крайнюю осторожность в дальневосточных делах. Это было причиной того, что не состоялся визит Молотова на союзническую конференцию в Каире. Авторитетные составители сборника документов Тегеранской конференции объясняют это тем, что в последний момент выяснился факт участия во встрече Чан Кайши. Это «предполагало обсуждение вопросов ведения войны против Японии, и участие в нем представителя СССР могло бы повлечь нежелательные осложнения в советско-японских отношениях, которые и без того были напряжены». Хотя сам Молотов объяснил Гарриману свое отсутствие плохим самочувствием Сталина, что требовало присутствия его первого заместителя в Кремле.

На приглашении Чана на встречу союзников в Каире настоял Рузвельт. 21 ноября Чан Кайши прибыл в приподнятом настроении: впервые в истории лидер Китая на равных участвовал в саммите ведущих держав, хотя его и не пригласили к обсуждению европейских дел и отношений с Советским Союзом. При личной встрече Рузвельт ему очень понравился, а вот Черчилль нет: «И по своим идеям, и по моральным качествам, и по характеру его никак нельзя поставить рядом с президентом Рузвельтом. Узколобый и склизкий эгоист и упрямец». Любопытно, что у Черчилля, напротив, сложилось о Чане довольно хорошее впечатление, а у Рузвельта – не совсем. Президенту не понравилось, что Чан вытягивал из него как можно больше денег и вооружений, которые он не спешил активно использовать против японцев. В Каире Рузвельт также убеждал Чана не воевать с коммунистами, сосредоточив усилия на боевых действиях с японцами.

Чан остался доволен результатами саммита, в итоговой декларации которого было зафиксировано: «Все территории, отнятые Японией у Китая, такие как Маньчжурия, Формоза, Пескадорские острова, будут возвращены Китайской Республике». Кроме того, в ходе конференции Рузвельт в беседе с глазу на глаз предложил китайскому лидеру заключить после войны американо-китайский военный союз, предусматривавший размещение по всей территории Китая, в том числе у советских границ, военных баз США. Чан Кайши с энтузиазмом приветствовал это предложение. При этом Порт-Артур и ряд других стратегически важных районов предполагалось отдать под прямое американское управление, а Корейский полуостров оккупировать и удерживать совместно американскими и китайскими войсками. Со своей стороны Чан Кайши поставил вопрос о содействии США включению в состав Китая Монгольской Народной Республики. Рузвельт согласился вести переговоры на эту тему с Москвой. По сути, американский президент придал гоминьдановскому Китаю статус одного из союзников «Большой четверки» с предоставлением ему особого права в решении вопросов по поводу оккупации Японии, а также будущего Кореи и Юго-Восточной Азии.

На Тегеранской конференции великих держав, где Сталин и Рузвельт впервые встретились, дальневосточным делам уделили должное внимание. Сталин занял уже определенную позицию по вопросу о вступлении в войну против Японии. После обзора ситуации на Тихоокеанском театре военных действий, который дал Рузвельт, Генсек пролил бальзам на душу президента:

- К сожалению, мы пока не можем присоединить своих усилий к усилиям наших англо-американских друзей, потому что наши силы заняты на западе и у нас не хватит сил для каких-либо операций против Японии… Это может иметь место, когда мы заставим Германию капитулировать. Тогда – общим фронтом против Японии.

Расположение Рузвельта в решении куда более важного для Москвы вопроса – о втором фронте – было куплено.

Сражение при Гвадалканале было последним на Тихом океане, в котором с обеих сторон участвовали примерно равные силы. В дальнейшем перевес американцев только возрастал. К концу войны обычным станет десятикратное превосходство американской стороны в морских боях и пятидесятикратное – в воздушных. К началу 1944 года японцев вытеснили с Соломоновых островов, из Новой Гвинеи и из Центральной части Тихого океана. Японцы в ответ обрекали американских военнопленных на мучительную смерть в лагерях, расстреливали летчиков, бомбивших Токио.

После разгрома японского флота в Филиппинском морском сражении в октябре 1944 года американские ВМС достигли полного господства на море. В их составе на Тихом океане насчитывалось 14 современных авианосцев, на каждом из которых базировались до 100 самолетов. Однако с каждым новым сражением становилось понятно, что разгром японских войск в Китае, Бирме, Маньчжурии, вторжение на территорию самой Японии будут сопряжены с огромными потерями. Перспективы создания атомной бомбы были не ясны, как и направление событий в освобождаемых от японской оккупации странах Юго-Восточной Азии, где под флагом борьбы за независимость ширилось партизанское движение.

«Еще в начале 1944 года КНШ США разработал и утвердил план вторжения в Японию, - писал Энтони Бивор. - Члены комитета предполагали, что операция «Олимпик» по овладению южным островом Кюсю обойдется в 100 тысяч жертв, а операция «Коронет» по вторжению на главный остров страны Хонсю, которую планировали провести в марте 1946 года, - в 250 тысяч. Адмирал Кинг и генерал Арнольд предпочитали бомбить Японские острова и начать блокаду страны, чтобы уморить ее голодом. Макартур и командование сухопутных войск США жаловались, что это займет годы и вызовет ненужные страдания. Это означало бы также смерть от голода большинства пленных союзников и заключенных японских трудовых лагерей. Пример того, как бомбардировки Германии не принесли победы в войне, также сыграл определенную роль в этих дебатах. В конце концов армия убедила флот в целесообразности вторжения на Японские острова».

И ситуация для союзников в Китае ухудшилась. 1944 год был крайне неудачным для Чан Кайши. Японские войска в апреле приступили к крупнейшей наступательной операции «Ити-го» («номер один»). Она была нацелена на «противодействие американским войскам, захват коммуникаций с Южным Китаем (в первую очередь Ханькоу-Гуанчжоуской и Юньнань-Бирманской железных дорог), а также уничтожение аэродромов базирования американской бомбардировочной авиации... Меньше чем за месяц японцы вытеснили гоминьдановские войска из провинции Хэнань, 8 августа пал Хэньян, японцы устремились в Гуанси вдоль линии Хэньян-Гуйлиньской железной дороги».

Чан записал в дневнике: «Я недооценил мощь японцев… Тут не о чем говорить, мои страдания и гнев не имеют границ… Как наша армия может продолжать называться армией? Как нас могут не презирать иностранцы? Это может вынудить меня передать командование всей армией Стилуэллу». Чан в эти дни подумывал о самоубийстве, но потом передумал: «Если я проживу еще один день, то и страна проживет этот день… А если, поддавшись пессимизму и печали, я покончу с собой, страна и народ неизбежно погибнут».

На оборону Гуанси Чан бросил свою элитную 93-ю армию, большинство офицеров которой были выпускниками военной школы Вампу. Но японцы подтянули подмогу из Кантона и Вьетнама, и 93-я армия позорно бежала. В середине сентября Джордж Маршалл получил телеграмму от Стилуэлла: «Ситуация в этом районе безнадежная. Это место станет еще одной ловушкой для крыс, подобно Чанше и Хэнъяну… Мы убираемся из Гуйлиня сейчас и уберемся из Лючжоу, как только там появятся японцы. Катастрофа к югу от Янцзы – в огромной степени результат отсутствия должного командования – как обычно, приказы идут из тылового Чунцина. Проблема по-прежнему наверху».

Маршалл нажаловался Рузвельту и уговорил президента 16 сентября направить Чану ультимативную телеграмму с требованием «перед лицом катастрофы… немедленно предоставить генералу Стилуэллу неограниченное командование над всеми Вашими вооруженными силами». Стилуэлл лично вручил телеграмму Чану, который произнес только два слова:

- Я понял.

Стилуэлл не скрывал радости: «Ватерлоо Мелочи пузатой… Гарпун поразил маленького засранца прямо в солнечное сплетение, пронзив его». Реакция Чана была яростно-обреченной. На полях телеграммы Рузвельта он написал: «Эта телеграмма равнозначна ультиматуму. Она не только унижает меня лично, но и является актом агрессии против моей страны. С начала моего революционного пути, хотя и Япония, и СССР изо всех сил угрожали мне, но их деяния не были настолько неприемлемы, как это… Это – пятно на политической карьере Рузвельта и несмываемый позор на истории китайско-американских отношений». А в дневнике записал: «Это нельзя снести… Почему Господь заставляет меня испытывать позор и боль… Телеграмма Рузвельта – величайшее унижение в моей жизни и в жизни страны за последнее время». 20 сентября Чан попросил министра иностранных дел Суна довести до американцев мысль о «пятне», оставленном телеграммой «на американской демократии и на традиционных принципах равноправия и свободы в мире… Китайская армия не может терпеть унижения со стороны иностранцев, а китайский народ не желает, чтобы иностранцы смотрели на него, как на рабов».

После медитации и раздумий в уединении Чан отправил послание Рузвельту: «Я согласен на выбор американского генерала в качестве главнокомандующего китайско-американскими войсками против Японии в Китае; я передам под его командование все китайские полевые армии и воздушные силы; назначу его одновременно начальником штаба китайского театра военных действий… Я не могу, однако, возложить эту ответственность на генерала Стилуэлла и должен просить его отставки с поста начальника штаба китайского театра военных действий и освобождения от обязанностей в этом районе». 2 октября Чан собрал Постоянный комитет ЦИК Гоминьдана, на котором дал волю чувствам:

- Генерал Стилуэлл должен уйти! Если в Китае и будет американский главнокомандующий, он должен подчиняться генералиссимусу! Похоже, что сейчас американцы стараются по-новому посягнуть на суверенитет Китая! Это новая форма империализма!

Один из присутствовавших рассказал, что Чан был «похож на сумасшедшего». Рузвельт не стал сильно противиться, отозвав Стилуэлла и отказавшись от идеи назначать американского военного начальника над Чаном, после чего посол США в Китае Гаусс подал в отставку, а Стилуэлл предложил Чану засунуть известно куда награду, предложенную им генералу. Рузвельт назначил начальником объединенного штаба генерала Ведемейера, а послом – бывшего министра обороны США бригадного генерала Патрика Хёрли, после чего китайско-американские отношения наладились.

Ведемейер и Хёрли были лучшего мнения о Чан Кайши, чем их предшественники, но китайские войска продолжали терпеть поражения.

Ведемейер, писал Энтони Бивор, «начал программу перевооружения и подготовки тридцати девяти китайских дивизий. Он заставил Чан Кайши сконцентрировать лучшие силы на юге у границ Индокитая. Американский план состоял в том, чтобы отрезать пути отступления японских войск из Юго-Восточной Азии. Чан Кайши же хотел снова занять сельскохозяйственные районы на севере Китая, чтобы иметь возможность прокормить свои войска и голодающее население районов, находившихся под контролем националистов, но Ведемейер пригрозил приостановить всю американскую помощь в случае отказа…

Чунцин – столица националистов – был местом демонстрации глубокой пропасти между богатым меньшинством и нищим большинством, страдающим от неимоверной инфляции. Находившимся здесь американским военнослужащим город явно нравился. «Притон в полумиле от штаба армии США предоставлял поддельное виски и настоящих проституток», - писал Теодор Уайт. «"Джип-девочки" открыто разъезжали с американскими военными по улицам на виду у возмущенных горожан. В деревне принудительный набор солдат, за который платили вознаграждение бандам вербовщиков, вызывал растущее недовольство крестьян. Не забирали в армию только тех, кто был в состоянии дать большую взятку, а налог на зерно не позволял продавать выращенный урожай», - отмечал Бивор.

11 ноября 1944 года японцы захватили крупнейшие города провинции Гуанси – Гуйлинь и Лючжоу, а затем вторглись в провинции Гуйчжоу и Сычуань. Черчилль вообще опасался «выхода Китая из числа воюющих стран».

Ведемейер 2 декабря посоветовал Чану перенести столицу в Куньмынь, уверенный, что Чунцин падет. Но Чан отказался. «К счастью для Чана, на расстоянии 300 километров от Чунцина японцы остановились: на штурм гоминьдановской столицы у них уже не было сил. В результате операции "Индиго" армия Чана Кайши потеряла 700 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, а также 23 тысячи тонн вооружений, достаточных для сорока дивизий, 7 баз ВВС и 36 аэродромов в провинциях Хуньань и Гуанси. Китай в стратегическом отношении перестал быть существенным военным фактором».



В этих условиях все более весомой силой становилась Компартия Китая (КПК) – и это понимали все.

Способность коммунистов пробуждать и использовать колоссальный протестный потенциал огромных деревенских масс вылилась в успешный эксперимент, получивший наименование «народная война». Уходившая корнями в революционную формулу «деревня окружает город», стратегия народной войны оказалась эффективным методом выживания в условиях недостатка ресурсов и слабых военно-стратегических возможностей. Стратегия была основана на принципе единства крестьянства, партии и армии и включала в себя, по сути, программу широкомасштабной крестьянской партизанской войны. Партия-армия заявляла себя надежным защитником деревенского населения от местных и иностранных врагов.

«К 1945 году четверть членов ЦК КПК были офицерами Красной армии, многие пришли к партийной власти через военную карьеру, - пишет историк Виталий Козырев. - Привлекательность службы и «структурная» роль армии стали причиной небывалого роста численного состава коммунистических вооруженных сил. Вступив в войну в 1937 году с 40-тысячной армией, КПК в 1945 году вышла из нее, обладая уже миллионной дееспособной армией… Население контролируемых КПК территорий увеличилось за годы войны с 1,5 млн до 100 млн человек, причем сама зона этого контроля расширилась с 92 тысяч до 950 тысяч кв. км… Сама партия в результате войны выросла с 40 тысяч до 2,7 млн членов».

Несмотря на многолетнее давление со стороны Москвы и Вашингтона, несмотря на неоднократные клятвы дружбы и сотрудничества, Мао и Чан не могли договориться. Антагонизм был настолько глубок, что новая гражданская война казалась неизбежной. Вооруженные столкновения между войсками КПК и Гоминьдана были отнюдь не редкостью даже в тылу японских армий, несмотря на формально существовавший единый фронт.

Позиция Москвы в отношении Китая оставалась двойственной. С одной стороны, она признавала правительство Чан Кайши единственным законным в Китае и выступала за единство всех антияпонских сил. С другой стороны, Сталин не мог не симпатизировать компартии, прекрасно понимая, что ее конечная победа способна радикально изменить соотношение сил на мировой арене в пользу СССР. При этом отношения между Кремлем и верхушкой КПК были сложными.

В годы войны в СССР побывали брат Мао Цзэдуна – Мао Цзэминь, две супруги Мао Цзэдуна – Хэ Цзычжэнь и Цзян Цин. Три сына Мао Цзэдуна – Мао Аньин, Мао Аньцин (от его жены Ян Кайхой) и младенец, которого родила и похоронила в Москве Хэ Цзычжэнь, - а также дочь Цзяоцзяо, или Ли Минь.

В Китае было немало советских советников. Одним из основных источников информации о Мао и Китае с 1942 года выступал китаист из Генштаба Красной армии батальонный комиссар Владимиров – он же Су Пин. Это был Петр Парфенович Власов, отец самого сильного человека на планете - олимпийского чемпиона Юрия Власова. Формально он был командирован в Яньань как начальник группы военных корреспондентов ТАСС, но одновременно выполнял функции связного Коминтерна и резидента ГРУ. Он очень детально информировал Москву и одновременно вел подробнейший дневник.

С 1942-го по 1944 годы Мао Цзэдун осуществлял кампанию, которая получила название «движения за исправление стиля», то есть политического поведения, отношения к проблемам. По сути, это была кампания чистки партии от несогласных с Мао Цзэдуном, особенно по вопросу о взаимоотношениях с Кремлем: Мао стремился отбросить контроль со стороны Сталина и Коминтерна над КПК. Китаист Юрий Галенович подчеркивает, что «движение за исправление стиля было направлено именно на то, чтобы нанести удар по идеологии Сталина и его представителя в Китае Ван Мина, так как эта идеология считалась Мао Цзэдуном догматизмом, а борьба против нее расценивалась или называлась освобождением от идейных пут… На некоторое время у Мао Цзэдуна возникла даже мысль о том, что Сталин проиграет войну Гитлеру и что со Сталиным может быть покончено». Мао считал, уверял Владимиров, что Коминтерн – «иностранный орган, который навязывал свою волю, враждебен китайским особенностям революции и не раз вредил ей».

Владимирову было непросто. «Можно сказать, что мое естественное состояние – непрерывное напряжение. Попытки одурачить или скомпрометировать меня (споить, выведать истинное отношение Москвы к яньаньским событиям, бесконечность каверзных вопросов – самых невинных с виду, соблазнить покладистостью девиц, стремление навязать свои измышления и, наконец, купить доверие) – это не столько, чтобы избавиться от меня, сколько обратить в свою веру. Нет, не завербовать, а сделать "своим" в полном смысле слова… Я пользуюсь его "доверием". Это игра в доверие».

Владимиров Мао Цзэдуна явно недолюбливал. Его донесения создавали у Сталина устойчивое мнение о том, что в военном плане Мао Цзэдун и его армия слабы и не способны взять в свои руки власть над страной. Кроме того, было известно, что у Мао существовал постоянный контакт с американским резидентом Джорджем Хэйтемом, который жил в Яньани под именем доктора Ма Хайдэ.

Сталин считал отношения с Китаем настолько важными, что замкнул исключительно на себя принятие решений в этой области. При этом и Сталин, и Молотов всячески темнили в отношении своих намерений. Сталин говорил Гарриману 10 июня 1944 года:

- Большой ошибкой Чана является то, что он отказывается использовать китайских коммунистов против врага. Это глупая политика. Китайские коммунисты – не настоящие коммунисты, они «маргариновые» коммунисты.

Молотов убеждал Гарримана и специально приехавшего в Москву по протекции Рузвельта для выяснения «отношения России к китайским коммунистам и позиции России к Китаю» посла Хёрли:

- Некоторые из этих людей называют себя «коммунистами», но они не имеют никакого отношения к коммунизму… Советское правительство никоим образом не связано с этими «коммунистическими элементами».

Осенью 1944 года через поверенного в делах СССР в Китае Тихона Федотовича Скворцова-Токаринина советская сторона даже предлагала организовать встречу Сталина с Чан Кайши для того, чтобы продемонстрировать «переориентацию Москвы на Гоминьдан».

Американцы до поры покупались на эту игру и тоже искали инструменты воздействия на КПК как одного из активных борцов с японцами. «Мрачный диктатор Чан и его режим неуклонно "теряли очки", проигрывая в глазах многих американцев "либеральному" националисту Мао и его "народному" правительству», - писал биограф обоих Александр Панцов. В июле 1944 года на яньаньском аэродроме приземлился американский С-47 («Дуглас») с представителями так называемой «миссии Дикси», в составе сотрудников Госдепартамента, Пентагона и УСС во главе с полковником Дэвидом Барреттом. «Землей Дикси» в США называли мятежные штаты Юга в американской Гражданской войне, так же стали называть мятежные провинции «Особого района» Китая. После этого американцы зачастили в Яньань и в некоторые «освобожденные районы». В Яньани в 1944 году находились 32 сотрудника американской «информационной службы». Основной вывод, который Барретт докладывал в Вашингтон: «Коммунисты по своим взглядам и программе превратились в китайских реалистов. Они проводят демократическую политику, надеясь на одобрение и дружескую поддержку со стороны Соединенных Штатов… Они убеждены, что именно Соединенные Штаты, а не Советский Союз будут той единственной страной, которая сможет предоставить экономическую помощь… Можно привести настойчивые заявления самих коммунистических вождей о том, что дружба и поддержка Китая со стороны Америки важнее, чем со стороны России».

Мао 15 июля заявил Владимирову, что «отныне генеральный курс Компартии – полная самостоятельность, рассчитанная на противопоставление Гоминьдану». День прибытия американской миссии, замечал Владимиров, это – «день высшего торжества для Мао Цзэдуна!» В августе Владимиров написал, что «у руководства КПК и американцев – "медовый месяц". Те и другие усердно обхаживают друг друга».

«Мао Цзэдун считает, что СССР ослаблен войной. Это предубеждение заставляет его не активизировать политику защиты интересов СССР, а переориентироваться на Соединенные Штаты».

Мао готов был даже пойти на переименование Коммунистической партии, чтобы облегчить свои отношения с Западом. «Тогда для Особого района сложится более выгодная обстановка, особенно среди американцев», - объяснял Мао Владимирову. А тот 27 сентября утверждал: «Призрак власти для Мао Цзэдуна выше любых партийных интересов. За спиной Советского Союза он пытается на свой лад разрешить дальневосточный вопрос… Для Мао бесспорно, что сейчас предопределяется судьба Дальнего Востока и Китая. И главный арбитр – только США».

Надежды коммунистов на партнерство с американцами укрепились, когда уже посол Хёрли поставил свою подпись под предложением Мао Цзэдуна о формировании в Китае коалиционного правительства с участием КПК. Мао подтверждал: «Когда Хёрли в ноябре 1944 года в качестве личного представителя Рузвельта прибыл в Яньань, он отнесся одобрительно к выдвинутому Коммунистической партией Китая плану упразднения однопартийной диктатуры Гоминьдана и создания демократического коалиционного правительства».

Владимиров характеризовал отношения Мао и Чана довольно однозначно: «Мао не может спокойно произносить имя Чан Кайши. Мало того, что он обычно присовокупляет к нему набор бранных слов, он к тому же не устает повторять, что рано или поздно доконает чунчинского правителя ("пусть тот не обольщается – я не остановлюсь ни перед какими методами и средствами")». Мао уверял, что «эта клика представляет интересы крупных помещиков, крупных банкиров и крупных компрадоров Китая». К тому же лидер КПК был уверен, что именно его силы несли основное бремя войны с Японией. По его оценкам, в 1943 году «войскам и населению освобожденных народов приходилось отражать натиск 64% всех японских войск, вторгшихся в Китай, и 95% всех марионеточных войск, в то время как на гоминьдановский фронт приходилось всего 36% японских и 5% марионеточных войск».

И, конечно, Мао Цзэдун не уставал обращать внимание на военные действия, которые Чан Кайши вел против коммунистических отрядов. Так, Мао писал 11 октября 1944 года: «Китайский народ не должен забывать, что в то время, как Чан Кайши заверяет, что не развяжет гражданской войны, он уже направил войска численностью в 775 тысяч человек, которые заняты сейчас исключительно тем, что окружают или атакуют 8-ю армию, новую 4-ю армию и народные партизанские отряды в Южном Китае». 22 декабря в беседе с Владимировым Мао заявил, что создаст в Особом районе свое правительство. «Пусть тогда Чан Кайши попляшет в своем Чунцине! И Особому району плевать, признают ли такое правительство Советский Союз(!), Соединенные Штаты и Великобритания… Все признают! Хоть на сто первый год, а признают! Никуда не денутся – признают!»

Владимиров сообщал, что в беседах с американцами в Яньани Мао «предлагал Белому дому себя вместо Чан Кайши… Именно предпочтение американцами Чан Кайши заставляет Мао сейчас искать опору в Москве, не порывая окончательно с Белым домом».

29 декабря 1944 года Владимиров передал в Москву: «Последние события доказывают, что Мао Цзэдун и его сторонники спешно перестраиваются и затевают нечестную игру с Советским Союзом. Их цель – выжать для себя все из будущей активности СССР на Дальнем Востоке ради своих корыстных планов». 5 января 1945 года Владимиров отмечал: «Председатель ЦК КПК опять подчеркнул мне, что для революционного преобразования Китая не обязательно знание марксизма-ленинизма. Важно знать Китай, его нужды, обычаи, историю… Мао Цзэдун избегает в разговорах даже простого упоминания о ВКП (б). К опыту нашей большевистской партии (хотя он любит ссылаться на него) не проявляет ни малейшего интереса. После окончательного утверждения своей безоговорочной власти в поведении Мао еще более заметно желание слыть непререкаемым авторитетом во всех партийных и государственных делах.

Соответственно своему положению Мао выработал и манеру поведения. Говорит едва слышно – поэтому все должны напряженно вслушиваться. В движениях медлителен. Часами почти неподвижен в своем кресле.

Во всех своих поступках и каждом слове он учитывает психологию Китая. И обидчив, очень обидчив».



Японское руководство, уже предвидя поражение немцев, предпринимало попытки их «спасти», а заодно посеять недоверие между союзниками, предлагая свои посреднические услуги по прекращению войны между СССР и Германией. Министр иностранных дел Сигэмицу и военный министр Сугияма неоднократно – в последний раз в сентябре 1944 года - ставили перед Москвой вопрос о приеме японской «специальной миротворческой миссии». Но низменно получали из Москвы отказ.

В Токио сознавали, что проводившаяся Японией на протяжении войны враждебная по отношению к СССР политика и союзнические отношения с Гитлером не позволяли ей использовать Москву для достижения почетного мира. Тем не менее японская дипломатия стала прилагать усилия, чтобы создать видимость якобы искреннего стремления «открыть новую страницу» в советско-японских отношениях. С этой целью еще в сентябре 1944 году Сигэмицу разработал «проект предварительного плана для японо-советских переговоров». Главная цель - добиться подтверждения Советским Союзом обязательств, предусмотренных актом о нейтралитете. Вступление СССР в войну против Японии, как там прекрасно понимали, не оставляло Токио ни малейшего шанса.

В связи с этим в японском руководстве зазвучали предложения попытаться заинтересовать советское правительство возможными уступками, список которых выглядел довольно внушительно: «1. Разрешение на проход советских торговых судов через пролив Цугару. 2. Заключение между Японией, Маньчжоу-Го и Советским Союзом соглашения о торговле. 3. Расширение советского влияния в Китае и других районах «сферы сопроцветания». 4. Демилитаризация советско-маньчжурской границы. 5. Использование Советским Союзом Северо-Маньчжурской железной дороги. 6. Признание советской сферы интересов в Маньчжурии. 7. Отказ Японии от договора о рыболовстве. 8. Уступка Южного Сахалина. 9. Уступка Курильских островов. 10. Отмена Антикоминтерновского пакта. 11. Отмена Тройственного пакта».

Согласие на те или иные уступки предусматривалось в зависимости от хода советско-японских переговоров. Так, отказ от Южного Сахалина и Курильских островов допускался лишь в крайнем случае, а именно - «при резком ухудшении советско-японских отношений» и возникновении опасности вступления Советского Союза в войну против Японии. Любопытно, что некоторые японские лидеры были даже готовы в качестве репараций направить японских военнослужащих в советские трудовые лагеря.

В Советском Союзе, напротив, началась практическая подготовка к войне с Японией. Впрочем, она никогда и не прекращалась. Штеменко подтверждал: «Уделяя главное внимание действующим фронтам, мы никогда не забывали про Дальний Восток. Скажу больше, в кризисные моменты борьбы с немецко-фашистскими захватчиками заботы о нем удваивались… В трудные дни 1942 года у нас была учреждена должность заместителя начальника Генштаба по Дальнему Востоку, а в Оперативном управлении существовало специальное Дальневосточное направление, возглавлявшееся опытным оператором генерал-майором Ф.И. Шевченко».

Еще в 1938 году Дальневосточный военный округ был преобразован во фронт с тем же названием, в 1941 году то же произошло и с Забайкальским военным округом. Их командный состав, не получивший боевого опыта на германском фронте, в ходе войны постепенно заменялся генералами и офицерами, повоевавшими против гитлеровцев. Так, на пост командующего войсками Дальневосточного фронта в апреле 1943 года был назначен генерал-полковник Максим Алексеевич Пуркаев, возглавлявший до этого Калининский фронт.

А прежний командующий генерал армии Иосиф Родионович Апанасенко отправился набираться опыта на Воронежский фронт в должности заместителя командующего фронтом. Апанасенко, герой Гражданской войны, погиб в 1943 году во время Белгородско-Харьковской операции. Боеготовность на восточных границах поддерживалась на таком уровне, который позволял дать гарантированный отпор японской агрессии, но не предоставлять оснований для того, чтобы самим спровоцировать там большую войну.

Важным фактором в дальневосточных раскладах Москвы была Монголия. «После разгрома советско-монгольскими войсками японских захватчиков в районе реки Халхин-Гол по просьбе правительства республики советские части и соединения были оставлены на территории МНР, - писал маршал Василевский. - На базе их в начале Великой Отечественной войны была сформирована 17-я армия, вошедшая в состав Забайкальского фронта… Много и плодотворно трудился по укреплению боевого содружества между воинами двух братских армий Генеральный секретарь ЦК МНРП Ю. Цеденбал, который одновременно был начальником Политического управления МНРА».

Василевский, которому предстояло возглавить советские войска в войне с Японией, впервые узнал, что ему предстоит ехать на Дальний Восток, летом 1944 года. В мемуарах он свидетельствовал: «После окончания Белорусской операции И.В. Сталин в беседе со мной сказал, что мне будет поручено командование войсками Дальнего Востока в войне с милитаристской Японией. А о возможности такой войны я уже был осведомлен в конце 1943 года, когда возвратилась советская делегация во главе с И.В. Сталиным с Тегеранской конференции. Мне было тогда сообщено, что наша делегация дала союзникам принципиальное согласие помочь в войне против Японии».

В конце сентября 1944 года, после очередного доклада в Ставке, Генштаб получил от Сталина задание готовить расчеты по сосредоточению и обеспечению войск на Дальнем Востоке.

- Скоро, видимо, потребуются, - заключил Сталин короткий и как бы мимолетный разговор с Антоновым и Штеменко.

Такие расчеты в начале октября были сделаны, а в средине того же месяца Сталин впервые воспользовался ими при переговорах с Черчиллем и Иденом.

Черчилль вспоминал: «После театра у нас состоялась в Кремле исключительно интересная и успешная беседа на военные темы. Со Сталиным были Молотов и генерал Антонов. Гарриман привез с собой генерала Дина. Меня сопровождал Брук, Исмей и глава нашей военной миссии в Москве генерал Барроус.

Мы начали с того, что ознакомили их с нашими дальнейшими намерениями в Северо-Западной Европе, Италии и Бирме. Затем Дин сделал заявление о кампании на Тихом океане и в общих чертах рассказал о том, какая помощь была бы особенно ценной после того, как они вступят в войну с Японией… Не было никаких сомнений в том, что Советы намеревались вступить в войну против Японии после разгрома Германии».

15 октября у Черчилля поднялась температура, на втором военном совещании, которое состоялось в тот вечер в Кремле, его заменил Иден. «Обсуждался исключительно вопрос об участии Советов в войне против Японии… Сталин прежде всего согласился с тем, что мы должны согласовать наши военные планы. Он просил у американцев помощи в деле создания двух-трехмесячных запасов горючего, продовольствия и транспортных средств на Дальнем Востоке».

С этого времени вопросы подготовки к войне с Японией поднялись высоко в системе приоритетов советского руководства. «И.В. Сталин повседневно интересовался всеми сведениями о действиях нашего восточного соседа и требовал от Генерального штаба самых подробных докладов на сей счет, - подтверждал Василевский. - ... Первоначальные расчеты сосредоточения наших войск в Приамурье, Приморье и Забайкалье были вчерне сделаны еще осенью 1944 года… Но до Ялтинской конференции никакой детализации плана войны против империалистической Японии не производилось… Еще готовясь к поездке в Крым, И.В. Сталин предложил мне и А.И. Антонову подумать о возможности максимального сокращения времени, необходимого для подготовки военной кампании против Японии. Обсудив этот вопрос вместе с начальником тыла Красной Армии генералом Хрулевым, мы пришли к выводу, что срок может быть сокращен до двух-трех месяцев после окончания войны на западе, если отказаться от перевозок по железной дороге войскового автотранспорта. Разрешение проблемы было найдено на самой конференции. Руководители США охотно согласились поставить нам в дальневосточные порты не только потребное для нас количество автотранспорта, но и паровозы».

Но основные и принципиальные решения были приняты на Крымской конференции в феврале 1945 года.