Разгромить Японию

Государственный секретарь США Стеттиниус утверждал: «Накануне Крымской конференции начальники американских штабов убедили Рузвельта, что Япония может капитулировать только в 1947 году или позже, а разгром ее может стоить Америке миллиона солдат». Рузвельту необходима была советская помощь, и он ее получил. А Сталин уверял, что ему нужны аргументы для того, чтобы объяснить обществу и Верховному Совету причины вступления в войну с Японией. У Рузвельта после трех с лишним лет войны с Японией не было особых причин защищать итоги русско-японской войны и Портсмутский мирный договор 1905 года. Он согласился пересмотреть ее итоги в пользу СССР. Выработка конкретного соглашения по дальневосточным проблемам была поручена Молотову и Гарриману. Они легко пришли к согласию после того, как в документе появилось обязательство Москвы вступить в войну против Японии через два-три месяца после капитуляции Германии.

Соглашение Гарримана-Молотова, которое появится к концу конференции, было секретным и гласило, что Советскому Союзу после победы над Японией должны были быть переданы южная часть Сахалина, Курильские острова. Москва получала право вместе с Китаем на совместную эксплуатацию Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог, на обеспечение преимущественных интересов СССР в порту Дайрен (Дальний) и «восстановление аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР».

Чан Кайши был поставлен в известность только через три месяца, потому что от него или его окружения ожидали утечек к японцам. Возможность нападения СССР на Японию была самым охраняемым секретом.

Кроме того, в Ялте было достигнуто взаимопонимание о необходимости установления международной опеки над Кореей на 30-40 лет, «пока корейцы не будут подготовлены к самоуправлению», над Индокитаем; о необходимости КПК и Гоминьдану объединиться для совместной борьбы с Японией.

Курильские острова американцы, похоже, просто прозевали. «Если бы президент сделал домашнюю работу, и если бы кто-то из нас был лучше знаком с историей Дальнего Востока, Соединенные Штаты могли бы не отдать Сталину так легко Курильские острова», - сокрушался Чарльз Болен.

«Поскольку американцы клевали носом, Советский Союз получил Курильские острова, которые Япония обрела не силой, а мирным договором. Более того, соглашение Гарримана-Молотова не содержало перечня островов, которые составляли Курилы… Сомневаюсь, что Молотов сознательно не включил описание Курил в соглашение». Так невнимательность Госдепа к деталям и настойчивость или «забывчивость» Молотова стоили Токио Южных Курил, которые в Японии называли северными территориями.



С начала 1945 года американские вооруженные силы прочно удерживали стратегическую инициативу на тихоокеанском театре военных действий. Однако блокада Японских островов с моря и массированные авиационные бомбардировки городов не сломили решимости Токио продолжать войну.

На что рассчитывало японское руководство? На то, что упорное сопротивление позволит настолько затянуть войну, что это заставит США и Великобританию пойти на переговоры и «компромиссное завершение конфликта». Энтони Бивор добавлял: «Императорская армия была готова сражаться до конца, частью из-за надуманных страхов о коммунистическом восстании, частью из самурайской гордости. Ее командиры понимали, что никогда не смогут согласиться на капитуляцию, потому что "Наставления военнослужащим" генерала Тодзио гласили: "Не стоит жить в позоре, в плену. Умри, чтобы не понести бесчестья"… Японское командование отвергало идею безоговорочной капитуляции, поскольку было уверено, что победившая сторона тут же низложит императора».

Япония по-прежнему контролировала обширную территорию – от Курильских островов на севере Тихого океана до Соломоновых островов на юге. В Маньчжурии дислоцировалась Квантунская группировка в составе восьми армий - 800 тысяч чел. На Корейском полуострове размещалась «корейская армия». На территории самой Японии дислоцировались значительные сухопутные и военно-воздушные войска в составе нескольких армий и отдельных дивизий. Всего личный состав японских сухопутных войск насчитывал более 5 млн человек, что почти вдвое превышало численность сухопутных сил США и Великобритании в регионе. Но Япония уступала им в 3 раза по количеству самолетов и в 5 раз – по числу боевых кораблей.

В начале 1945 года наступил перелом на бирманском фронте. 21 января китайская армия Х, подготовленная в свое время Стилуэллом на базе в Индии и воевавшая в Бирме с 1943 года, соединилась с китайской армией Y, вторгшейся в Северо-Восточную Бирму в апреле 1944 года. При поддержке англо-американцев эти армии отвоевали у японцев северные районы Бирмы, обеспечив бесперебойную доставку грузов в Китай по новой «дороге жизни» - из Северо-Восточной Индии через Бирму в Куньмин. В то же время решительный перелом наступил и на Тихом океане. В январе американцы десантировались на Филиппинах и в феврале взяли Манилу.

К операциям на Тихом океане активнее подключались и англичане. В Квебеке Черчилль обещал послать на Дальний Восток английские вооруженные силы, как только будет разбита Германия. «В декабре 1944 года в Сидней прибыл адмирал Фрэзер, державший свой флаг на линкоре «Хау», - рассказывал британский премьер. - Наш главный флот впервые должен был развернуть операции на Тихом океане, причем под оперативным контролем американского офицера… Для обслуживания военных кораблей нам нужен был целый флот танкеров и плавучих баз, ремонтных кораблей, госпитальных и других судов, причем огромная масса материалов должна была перевозиться с Британских островов.

… Военные корабли и соединения вспомогательных судов были собраны на американской базе на острове Манус, в группе Адмиралтейских островов, и 18 февраля они вышли в море, чтобы начать свою первую кампанию на Тихом океане под командованием адмирала Спрюэнса».

«19 февраля Спрюэнс атаковал Иводзиму в группе Бонинских островов, откуда американские истребители могли бы эскортировать бомбардировщики, действующие с Марианских островов против о. Хонсю. Борьба была напряженной и продолжалась более месяца, но она завершилась победой. Между тем английский флот, получивший тогда название оперативной группы 57, в состав которой входили линкоры "Кинг Джордж V" и "Хау", четыре крупных авианосца, несущие на борту почти 250 самолетов, пять крейсеров и одиннадцать эсминцев, подошел 26 марта к своему району операций восточнее Формозы. В тот же день его бомбардировщики совершили свой первый налет на аэродромы и сооружения на островах южнее Окинавы. Сам Спрюэнс принимал участие в широких воздушных операциях, являвшихся подготовкой к высадке десанта непосредственно на Окинаву, намеченной на 1 апреля».

У командующего английским войсками в Индокитае возникали серьезные разногласия и с американцами, и с китайцами. Черчилль 17 марта писал Рузвельту: «Я слышал, что возникли осложнения в отношениях между Маунтбеттеном и Ведемейером по вопросу о военных действиях в Индокитае…

В соответствии с решениями союзного комитета начальников штабов Индокитай все еще относится к китайскому театру военных действий. Однако Маунтбеттен очень заинтересован как в Индокитае, так и в Сиаме, потому что через эти районы проходят сухопутные и воздушные пути переброски японских пополнений в Бирму и Малайю. Как Вы знаете, Маунтбеттен заключил устное соглашение с Чан Кайши о том, что границы между этими двумя театрами военных действий будут определены, когда придет время, в соответствии со степенью продвижения войск каждой из сторон… Не могли бы мы с Вами упорядочить положение, дав совместную санкцию на эту устную договоренность, которая представляется разумной и осуществимой?»

Рузвельт ответил 22 марта, сочтя ранее достигнутые договоренности «абсолютно разумными». И добавил, что «в настоящее время Маунтбеттен и Ведемейер независимо друг от друга проводят в Индокитае воздушные операции, ведут разведывательную деятельность, а также поддерживают партизанские силы… Мне представляется важным быстро предпринять конкретные меры по координации действий этих двух командующих в Индокитае. Это относится также и к генералиссимусу.

Наилучшее решение, чтобы мы с Вами договорились о координации генералом Ведемейером в качестве начальника штаба генералиссимуса, являющегося верховным главнокомандующим на китайском театре, всех англо-американо-китайских военных действий в Индокитае независимо от их характера…»

Американцы начали планомерно уничтожать японские города. В конце марта в результате ковровых бомбардировок Токио были убиты около 100 тысяч мирных жителей, а сама столица почти полностью уничтожена возникшими пожарами.

Первого апреля американские войска начали операцию «Айсберг», высадившись в самой Японии – на небольшом южном острове Окинава, который должен был стать плацдармом для последующего вторжения на основную территорию.

Уинстон Черчилль писал, что захват Окинавы «представлял собой самую большую и самую продолжительную десантную операцию за всю войну на Тихом океане. Первоначально были высажены четыре американские дивизии. Гористая местность создавала благоприятные возможности для обороны, и японский гарнизон, насчитывавший свыше 100 тысяч человек, отбивался отчаянно. В бой были брошены все оставшиеся у Японии морские и воздушные силы. Ее последний современный линкор "Ямато" при поддержке крейсеров и эсминцев попытался вмешаться 7 апреля, но эти силы были перехвачены авианосцами Спрюэнса и почти полностью уничтожены…

Атаки бомбардировщиков, пилотируемых смертниками, достигли поразительных масштабов. Прежде, чем остров был захвачен, было совершено не менее 1900 таких атак, и, по сведениям адмирала Кинга, в результате было потоплено 34 эсминца и мелких корабля и повреждено около 200 других судов».

Японская императорская армия сопротивлялась три месяца, и только 22 июня остров был завоеван. Бои за Окинаву обошлись американцам и английским силам поддержки в 50 тысяч убитых и раненых, то есть почти в треть от общей численности войск, принимавших участие в боях. Японцы потеряли на острове до 100 тысяч солдат и офицеров и вдвое больше мирных жителей.

Сражения за Окинаву наглядно показали, насколько сложной будет задача разгрома Японии. Объединенный комитет начальников штабов США, планируя завершение войны, исходил из необходимости высадки американских войск в составе не менее 5 млн человек, тогда как даже к августу 1945 года численность американских сухопутных войск на Тихом океане не превысила 1,8 млн солдат и офицеров. На английские силы большой надежды не было: летом 1945 года на Тихом океане действовали лишь британский флот и объединенные силы доминионов – Австралии и Новой Зеландии. «Американцы намеревались в начале ноября 1945 года захватить Косю, самый западный остров Японии, а оттуда вторгнуться на главный остров Хонсю, - замечал Черчилль. - Здесь находилась армия, насчитывавшая более миллиона человек, хорошо обученная, хорошо вооруженная и исполненная фанатической решимости драться до конца. То, что осталось от японского военно-морского флота и военно-воздушных сил, было исполнено такой же решимости. Эти две крупные операции были бы сопряжены с ожесточенными боями и большими потерями…»

Завершение боевых действий планировалось на конец 1946 года. Заставить японцев капитулировать в более короткий срок можно было путем нанесения решающего поражения самой многочисленной и боеспособной группировке японский войск, дислоцированный в Китае, Маньчжоу-Го и в Корее. На это был способен только Советский Союз.

Несмотря на активизацию в Вашингтоне противников участия СССР в войне против Японии, опасавшихся коммунизации Азии, американские военные убеждали Трумэна, вступившего на пост президента, напомню, 12 апреля, в «безальтернативности сотрудничества с Советским Союзом в деле окончательного разгрома Японии».

При этом в Госдепартаменте ломали голову, как бы выхолостить ялтинские договоренности по Дальнему Востоку, как обезопасить Азиатско-Тихоокеанский регион от «советского проникновения»? Согласно записи и. о. госсекретаря Грю, 14 июня президент говорил министру иностранных дел Китая, что «его главный интерес сейчас – это увидеть Советский Союз участвующим в войне на Дальнем Востоке, причем ровно столько времени, сколько потребуется для сокращения сроков войны и предотвращения гибели американских и китайских солдат». У президента сложилось твердое убеждение, что хотя участие Советского Союза в войне с Японией и имеет военно-стратегическое значение, но его роль должна быть минимальной, а победа – непременно американской, сокрушительной и неизгладимой из памяти народов, как взятие Берлина советскими армиями. И здесь Бомба была более чем кстати.



В Китае японские войска продолжали контролировать ситуацию и одерживать победы. Поверенный в делах в Китае Скворцов докладывал Молотову: «В первой половине января 1945 г., после некоторого затишья, на юге Китая возобновились боевые действия. Японские войска с юга, со стороны Кантона, предприняли наступление вдоль Кантон-Ханкоуской ж.д. и 26 января захватили Шоагуань (Куконг), где находилось правительство провинции Гуандун. Эта группа японцев двигается дальше на север, намереваясь соединиться с теми японскими войсками, которые идут на юг со стороны Хэняна… Японские войска ведут наступление из Хэняна на восток, стараясь очистить от китайских войск весь юго-восток Китая. Японские операции почти не встречают сопротивления.

Китайское правительство заявляет, что эти японские операции для него не страшны, так как общее военное положение Китая улучшилось в связи с открытием шоссейной дороги Индия-Китай, по которой Китай сможет получить до 100 000 тонн военных грузов в месяц… В январе активизировалась диверсионная деятельность японской агентуры в Чунцине… 19 января они сожгли здание посольства США, а 22 января – радиостанцию и подсобные помещения штаба американских сил в Китае».

Внутриполитическая ситуация оставалась острой. Посольство СССР в Китае 3 февраля информировало Молотова о «военно-политической обстановке»: «Переговоры между ГМД и КПК, проходившие в январе 1945 г., не привели к каким-либо результатам.

Требование КПК о создании коалиционного правительства очень сильно тревожит Гоминьдан, так как оно весьма популярно не только среди всех прогрессивных кругов Китая, но и за границей… ЦИК ГМД решил создать Политический Комитет, в котором были бы представлены по два человека от ГМД, КПК, Демократической лиги, беспартийных, а также министры иностранных дел, военный и финансов… По замыслу ГМД такой Комитет должен был парализовать требования о создании коалиционного правительства. Свое решение о создании Политического Комитета ГМД 15 января 1945 г. провел через Высший Совет Государственной Обороны… Политический Комитет будет находиться в составе Исполнительного Юаня, следовательно, будет лишь совещательным органом…

В Яньани сразу же разгадали махинацию ГМД. 24 января прилетел т. Чжоу Эньлай. Требования КПК он изложил в следующих пунктах: 1) упразднение однопартийной диктатуры ГМД, 2) создание демократического коалиционного правительства и объединенного верховного командования, 3) признание легального существования партий и политических группировок, 4) отмена законов, направленных на подавление свободы народа, 5) ликвидация органов спецслужбы (ГМД разведка), 6) освобождение политических заключенных, 7) признание антияпонских войск, 8) снятие блокады Особого района, 9) признание демократически образованных правительств освобожденных районов…

Американцы, в частности посол США в Китае Хёрли, прилагают усилия к тому, чтобы побудить ГМД и КПК к достижению между ними какого-либо соглашения до выезда Сун Цзывэня в Москву. Они грозят, что Рузвельт без наличия соглашения между ГМД и КПК, не поедет в Китай… В январе 1945 года ЦИК ГМД дал ряд указаний своим организациям об усилении работы против КПК, Демократической лиги и всех либеральных деятелей».

Скворцов 14 февраля рассказал о беседе за завтраком в советском посольстве с Чжоу Эньлаем: «Процедура, которую КПК предлагает, сводится к следующему: созвать межпартийное совещание, на котором немедленно ликвидировать однопартийную диктатуру, создать демократическое коалиционное правительство и объединенное высшее командование; под руководством такого правительства вести приготовления к созыву Национального Конгресса и созданию конституционного правительства… Тов. Джоу особенно резко критиковал Сун Цзывэня. Он называл его компрадором американской буржуазии, указывал, что Сун Цзывэнь постоянно находится на квартире у Хёрли».

Кремль не спешил ввязываться в сложные переговоры по дальневосточным сюжетам с правительством Чан Кайши до завершения войны с Германией. Молотов 4 февраля поручил проинформировать: «Советское правительство считает целесообразным перенести время посещения Москвы Министром иностранных дел г-ном Сун Цзывэнем на вторую половину апреля или на май месяц».

В феврале Владимиров писал: «И Яньань, и Чунцин мечтали о союзе с Соединенными Штатами. Обе стороны пытались рассчитаться друг с другом американским оружием и долларами. Обе стороны предлагали за это свою страну на откуп заокеанским торгашам. Вашингтон предпочел Чан Кайши, и теперь Мао Цзэдун напоминает Москве о классовой солидарности: американцы и Чан сговорились, и это угрожает Особому району. Чтобы озлобить Москву, Мао насыщает телеграмму фактами о "политической проституции Гоминьдана" (выражение Мао из беседы со мной)».

Умонастроения китайского руководства Владимиров описывал так: «СССР должен сейчас… вступить в войну против Японии и своими силами и средствами очистить территории, которые КПК затем превратит в свои опорные базы. Вооруженные силы КПК в основном и сохраняются для этого будущего раздела страны в споре с Чан Кайши. Войска КПК должны лишь содействовать будущим операциям советских или союзных Мао Цзэдуну войск…»

Ялтинские договоренности были тщательно охраняемым секретом. Рузвельт не информировал о них даже Трумэна, ближайших помощников, законодателей и посла США в Китае. Мао выпытывал у Владимирова после Ялты, будет ли СССР воевать с Японией? Чан Кайши ожидал, что его могут «кинуть» в Ялте. Еще за три дня до подписания секретного соглашения в Крыму, 8 февраля, он записал в дневнике: «Не сговорится ли Рузвельт против меня с англичанами и русскими?» 28 февраля его сын Цзян Цзинго справлялся у Скворцова-Токаринина, не обсуждались ли в Крыму вопросы, связанные с Китаем. Тот не мог это подтвердить, даже если бы и знал.

Чан узнает о том, что в Ялте договаривались о Китае, от своего посла в Вашингтоне 15 марта. В ярости он написал в дневнике: «Узнал, что Рузвельт и Сталин в одностороннем порядке обсуждали Дальний Восток… Если это так, то идеалы этой антияпонской войны становятся иллюзорными». Дополнительную информацию Чан получил от Хёрли, посетившего Москву и Лондон, после чего записал в дневник: «Утром размышлял о международных проблемах, главным образом о визите Хёрли а Англию и Россию, чувствую неимоверные печаль и гнев».

Как Чан сокрушался, что «в обмен на согласие Советского Союза вступить в войну против Японии был принесен в жертву китайский суверенитет над Внешней Монголией и Северо-Восточными провинциями». Только американские победы над японцами немного примиряли Чан Кайши с «ялтинским предательством».

Военная обстановка на китайском театре военных действий оставляла желать лучшего. С конца марта японские войска предприняли новые успешные наступления в юго-западной Хэнане, северном Хэбее и западной Хунани. До начала мая чанкайшистские армии повсеместно терпели поражения.

Чан Кайши встретил известие о смерти Рузвельта с умеренной печалью. 13 апреля генералиссимус записал в дневник: «Это событие окажет огромное влияние на мир и дальнейшее развитие международной обстановки. Но, с моей точки зрения, за последний год внешняя политика Рузвельта явно сделала поворот. Он ублажал Англию, боялся Россию и унижал Китай. Вплоть до того, что уступил требованию России в отношении Люйшуня (Порт-Артура – В.Н.). Это очень печально. Но после его смерти политика США в отношении Китая еще больше ухудшится. Рузвельт умиротворял Россию и беспринципно защищал только китайскую компартию. Но он действовал в рамках, и у него были определенные принципы и идеалы».

Что касается Компартии Китая, то все ее руководство в апреле-июне 1945 года заседало - шел VII съезд партии, на который в Яньань приехали 544 делегата с решающим и 208 – с совещательным голосом. Зал заседаний украшали портреты Маркса, Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна и Чжу Дэ. На открытии съезда 23 апреля 1945 года Мао выступил с речью «Две судьбы Китая», где заявил:

- Наш съезд – это съезд, от которого зависит судьба всего 450-миллионного китайского народа… Наш съезд будет посвящен задачам разгрома японских империалистов и освобождения всего китайского народа… Перед китайским народом лежат два пути – путь света и путь мрака. Существуют и две судьбы Китая – светлая и мрачная… Мы должны отдать все силы для завоевания светлой перспективы и светлой судьбы, против другой, мрачной перспективы и мрачной судьбы.

На следующий день Мао выступил с речью о коалиционном правительстве:

- Китай настоятельно нуждается в создании временного демократического коалиционного правительства, в котором были бы сплочены воедино представители всех партий и групп, а также беспартийные деятели...

Подчинение Гоминьдану? Ни в коем случае.

- Разве может китайский народ позволить китайским коммунистам самовольно передать эти районы Китая, добившиеся освобождения, и народные войска, имевшие большие заслуги в войне против японских захватчиков, правительству, которое является правительством пораженческим, фашистским, правительством гоминьдановской фашистской диктатуры. Имеется много признаков того, что эта клика уже давно готовилась, а в настоящее время особенно усиленно готовится к тому, чтобы развязать гражданскую войну, как только определенная часть континентального Китая будет очищена от японских захватчиков войсками какой-либо из союзных держав.

- После полного разгрома японских захватчиков необходимо создать в Китае государственный строй, основанный на демократическом союзе участников единого фронта, опирающемся на подавляющее большинство населения всей страны и находящемся под руководством рабочего класса. Такой государственный строй мы называем новодемократическим.

Вряд ли такие программные установки могли сильно понравиться Сталину. Как и такой пассаж:

- Эти наши требования полностью совпадают с революционными требованиями Сунь Ятсена.

- Современный Китай страдает от избытка иностранного империализма и собственного феодализма, а вовсе не от избытка отечественного капитализма. Наоборот, капитализма у нас слишком мало.

Выслушав одно из очередных выступлений лидера КПК, Владимиров писал: «В речи Мао Цзэдуна 25 мая есть слова, адресованные Сталину. Хорошо зная его циничные отзыва о Сталине, верить в искренность Мао невозможно… Просто без помощи СССР Особому району не выстоять в грядущей гражданской войне. Но в панегирике Мао угадываются скрытые притязания на такой же авторитет, каким пользуется И.В. Сталин».

В речи Мао на закрытии VII съезда 11 июня не было уже ни намека на заигрывание с Соединенными Штатами:

- Вчера в разговоре с двумя американцами, собирающимися вернуться в США, я заявил, что американское правительство пытается сломить нас, но мы этого не допустим. Мы выступаем против политики американского правительства, направленной на поддержку Чан Кайши в его борьбе против коммунистической партии.

В статьях, написанных сразу после съезда, Мао продолжил эту линию: «Американская политика в Китае, представляемая послом США Хёрли, все более явно создает угрозу гражданской войны в стране». Или: «Если политика Хёрли будет продолжаться, то американское правительство безнадежно погрязнет в глубокой и смрадной клоаке китайской реакции и поставит себя во враждебные отношения с уже пробудившимися и пробуждающимися на наших глазах многомиллионными массами китайского народа…»

В принятом на съезде Уставе партии (его представил Лю Шаоци) говорилось, что «идеи Мао Цзэдуна» являются идеологическими основами КПК. На первом пленуме ЦК седьмого созыва, состоявшемся сразу после съезда, Мао был избран Председателем ЦК, Политбюро и Секретариата ЦК. По его протекции членом ЦК впервые стал и руководитель Северо-Китайского бюро ЦК и фронтовой ставки 18-й армейской группы Дэн Сяопин.

Владимиров записал: «Съезд КПК – подготовка к гражданской войне. О чем бы ни говорили делегаты, в конце концов, все сводилось к вопросу о борьбе с Гоминьданом. Съезд пошел за Мао Цзэдуном – это результат ожесточенного подавления "московской группы" и практического разрыва с идеологическими принципами Коминтерна».

Пока коммунисты заседали, закончилась война в Европе и начались перемены и на китайских фронтах. 8 мая войска Чана смогли остановить врага и даже перейти в контрнаступление. 11 мая они взяли столицу Фуцзяни - Фучжоу, 27 мая – Наньнин, 28 июня – Лючжоу и 27 июля – Гуйлинь. Вместе с тем о переломе в ходе войны с Японией речи идти не могло.

В конце июня начались очень непростые советско-китайские переговоры. Американцы через Хёрли за две недели до этого детально проинформировали Чан Кайши о ялтинских договоренностях по Дальнему Востоку и содержании «пакта Молотова-Гарримана», которые не вызвали у китайского лидера ни малейшего восторга.

США заверили, что готовы поддерживать китайскую сторону в смягчении для них ялтинских условий, что придавало дополнительную уверенность и жесткость Сун Цзывеню. Он занимал тогда два основных поста: председателя Исполнительной палаты – в этом качестве и вел переговоры в Москве - и министра иностранных дел. Сталин и Молотов не без оснований полагали, что гоминдановский Китай находился в зависимости от Соединенных Штатов, а потому добивались максимального расширения сферы советского присутствия и влияния на Дальнем Востоке, чтобы не допустить установления там безраздельной американской гегемонии взамен японской.

На переговорах у Сталина и Молотова были серьезные козыри. Во-первых, КПК, контролировавшая прилегавшие к Монголии северные территории. Во-вторых, уйгурское сепаратистское движение в Синьцзяне, во многом контролируемое из Кремля. Наконец, запланированное участие СССР в войне с Японией со вступлением войск в Маньчжурию. Советская дипломатия твердо наращивала давление, добиваясь от Чан Кайши согласия рассматривать Москву как гаранта безопасности Китая перед лицом вероятного возрождения японского милитаризма после войны.

Китайскую делегацию со всеми почестями встретил Молотов 29 июня. Переговоры со Сталиным начались на следующий день.

- Одним из завещаний Сунь Ятсена было установление хороших дружественных отношений с Советским Союзом, - уверял Сун Цзывэнь.

- Раньше в России царское правительство стремилось к разделу Китая. Теперь у власти в России стоят новые люди, уважающие целостность и суверенитет Китая, - подтвердил Сталин.

Но когда переговоры – уже по существу - продолжились 2 июля, стало ясно, что из всего ялтинского соглашения Молотова – Гарримана китайской стороне понравилась только передача Москве Курильских островов.

Первым крупным камнем преткновения стала Монгольская Народная Республика, само существование которой китайская сторона просто не признавала. Сун уверял:

- Чан Кайши сказал, что вопрос о Внешней Монголии не может быть разрешен в настоящее время. Мы считаем необходимым оставить этот вопрос открытым и вообще не намерены поднимать его в настоящее время.

Сталин парировал:

- Внешняя Монголия занимает специфическое географическое положение, благодаря которому японцы всегда могут опрокинуть позиции Советского Союза на Дальнем Востоке. Японцы пытались до войны прорваться в район Халхин-Гола, если у Советского Союза не было бы юридического права защищать территорию Внешней Монголии. Идет ли речь о Порт-Артуре, о КВЖД, о Южном Сахалине, о Внешней Монголии – во всех случаях Советский Союз имеет в виду одну цель – усиление стратегических позиций Советского Союза как вероятного союзника Китая в войне против Японии.

- С точки зрения Китая, это пока непреодолимая проблема, - сопротивлялся Сун.

- Монголы сами не хотят быть в составе Китая, - уверял Сталин.

- Китай не ставит сейчас вопрос о Внешней Монголии.

- МНР хочет сейчас определить окончательное свое положение.

- Дело в том, что вслед за предоставлением независимости Монголии сразу встанет вопрос в отношении Тибета.

Сталин настаивал:

- Разрешая вопрос о Внешней Монголии, мы имеем в виду цели обороны, так как с территории МНР японцы легко могут перерезать Сибирскую железную дорогу в районе Читы, и весь Дальний Восток может попасть в руки японцев.

Разногласия по порту Дальний (Дайрену) оказались не менее принципиальными.

- Советский Союз будет располагать большими правами на китайской территории, чем китайцы, - возмущался Сун. – Администрация Дайрена должна быть китайской.

- В Дайрен, крупнейший порт, ведет КВЖД, - напоминал Сун. - Кто же является собственником КВЖД?

- Тот, кто ее построил, - отвечал Сталин. - До выкупа собственником дороги является Советский Союз, потом этим собственником становится Китай.

- Китайские вложения составляют очень небольшую часть, – подтвердил Молотов.

- Не предполагает ли маршал Сталин использовать указанные дороги для переброски войск?

- Не боится ли господин Сун, что Советский Союз захватит Пекин?

- Нет. Но у Советского Союза и Китая уже был в прошлом опыт с иностранными войсками.

Не все просто оказалось и с оговоренным в Ялте статусом Порт-Артура?

- Чан Кайши считает, что в отношении Порт-Артура и КВЖД хорошо было бы установить срок в 20-25 лет, - говорил Сун.

Глава советского правительства не соглашался:

- Этот срок очень мал, нужно учитывать, что в Порт-Артуре следует построить базу, оборудовать порт и для этого необходимо время.

Еще одним серьезным камнем преткновения стала китайская компартия. Сталин интересовался, думает ли Гоминьдан привлечь ее представителей в правительство.

- Китайские коммунисты – неплохие патриоты, - заметил Сталин. – В Китае должно существовать одно правительство с преобладающим в нем влиянием Гоминьдана, но одному Гоминьдану трудно справляться с нынешней ситуацией в Китае.

- Поскольку Гоминьдан хочет играть в стране руководящую роль, то он не желает организации коалиционного правительства.

Третью встречу с Суном – 7 июля – Сталин вновь начал с вопроса о Монголии, сочтя его «важным и требующим немедленного разрешения». Сун проявлял непреклонность:

- Чан Кайши соглашается полностью с формулой, выработанной на Крымской конференции, - сохранения статус-кво Внешней Монголии. Китайское правительство согласно с сохранением статус-кво, но оно не может признать независимости Внешней Монголии. Принцип самосохранения – первый закон каждой нации, и ни одно правительство в Китае не смогло бы удержаться, если бы оно подписало акт о предоставлении Внешней Монголии независимости.

- Статус-кво нужно понимать в смысле признания независимости Монгольской Народной Республики, - уверил Сталин. - Нужно учитывать, что сами монголы хотят независимого государственного существования и сами объявили об этом.

- Монголы могут провозглашать все, что им угодно, но Китай не намерен провозглашать независимость Внешней Монголии. Китайское правительство не может пойти на признание независимости Внешней Монголии и в то же самое время остаться у руководства государства. Идея Сунь Ятсена о территориальной целостности Китая получила всеобщее признание.

- Это паническая оценка положения, - заметил Сталин. – Если Китай будет иметь союз с Советским Союзом, то никто не сможет свергнуть правительство Чан Кайши. Это мое глубокое убеждение.

- Мы не можем исходить из сентиментальных соображений.

- А Советское правительство не может уступить в вопросе о МНР.

Перешли к более общим вопросам.

- Советский Союз думает о будущем, о перспективах, а не о промежутке времени в полгода или год, - заметил Сталин. - После того, как Япония будет разгромлена, она все равно через какие-нибудь 20 лет возродится. Учитывая возможность возрождения мощи Японии, мы должны считаться с тем, что мы на Дальнем Востоке подготовлены недостаточно. У нас есть только один порт – Владивосток. Строится другой порт – Советская Гавань. Третий пункт, где может быть создан порт – Петропавловск-Камчатский. Нужен еще один порт между Владивостоком и Советской Гаванью – в Де-Кастри. Для того, чтобы построить и оборудовать эти порты и построить железную дорогу, нужно примерно 40 лет. Поэтому мы и хотим заключить договор с Китаем на 40 лет, на тот срок, который нам потребуется для того, чтобы создать собственные морские базы. После того, как это будет сделано, мы уйдем с Ляодунского полуострова и с КВЖД, нам они не нужны. Вот почему мы хотим заключить сейчас соглашение о КВЖД, ЮВЖД, Порт-Артуре и Дальнем.

Проекты договоров Молотов протянул Сун Цзвывэню. Но тот не сдавался.

Сун информировал Чан Кайши о том, что переговоры зашли в тупик. И 9 июля получил от генералиссимуса телеграмму, в которой требовал ответа Москвы на три предложения: 1. «Китай согласен превратить Луйшунькоу в морскую базу для совместного пользования ею обеими странами и объявить Далянь свободным портом, причем в обоих случаях установить двадцатилетний срок… Административная власть в Луйшунькоу и Даляне будет принадлежать Китаю. Китайская Восточная и Южно-Маньчжурская железные дороги будут являться собственностью Китая, а основные магистрали обеих железных дорог будут эксплуатироваться совместно двумя странами в течение 20 лет». 2. По Синьцзяну. СССР окажет «Китайскому Правительству помощь в подавлении беспорядков вдоль советско-китайских границ». 3. «Всякая помощь – политическая, материальная или моральная, которую СССР будет оказывать Китаю, должна предоставляться исключительно Центральному Правительству». После того, как будет одержана победа над Японией, и цели, упомянутые в трех названных предложениях будут достигнуты, может быть поставлен вопрос о независимости Внешней Монголии (МНР) путем плебисцита ее народа.

С эти письмом Сун Цзывэнь пришел на четвертую беседу со Сталиным. И начал с длинных рассуждений о том, что Китай никогда не шел на территориальные уступки, даже когда Япония оккупировала Маньчжурию.

- Проводить параллель между Маньчжурией и Монголией нельзя, - заметил Сталин, - хотя бы потому, что население Маньчжурии состоит из китайцев, а в Монголии китайцев нет. В отношении Маньчжурии мы уже заявляли, что полностью признаем в ней суверенитет Китая. Что касается китайских коммунистов, то мы их не поддерживаем, не помогаем им и не думаем этого делать. Китай имеет только одно правительство, и если на его территории имеется еще второе правительство, то это внутренний вопрос Китая… Мы хотим действовать честно и заключить с Китаем союз. Что касается сроков совместного использования Порт-Артура, Дайрена и железных дорог, то указанный срок в 20 лет нас не устраивает. Мы готовы пойти на уступки и принять 30 лет. Что касается администрации Порт-Артура, в порту должен быть один хозяин. Из телеграммы Чан Кайши вытекает, что мы никакого права на железные дороги не имеем, и что Китай, предоставляя нам возможность пользоваться этими дорогами, оказывает, по существу, милость, в то время как эти дороги строились на русские деньги

Сталин заметил, что «мы имеем в распоряжении три дня, так как после 12 числа нужно будет готовиться к предстоящей встрече в Берлине».

Сун поинтересовался:

- Поможет ли Советский Союз ликвидировать беспорядки в Синьцзяне?

- Подразумевается ли под этой помощью посылка войск? – поинтересовался в ответ Сталин.

- Хотелось бы покончить с контрабандой оружия со стороны советской границы. Повстанцы, в состав которых входят как уйгуры, так и казахи, оккупировали Илийский край, и Китай стремится сейчас освободить занятые иностранцами территории.

- Это законное желание китайского правительства, - согласился Сталин. – С моей точки зрения, лучшим средством для этого является предоставление национальным меньшинствам Синьцзяна определенных политических прав.

- Оружие проникает с советской территории.

- С советской стороны будет сделано все возможно для предотвращения контрабандного провоза оружия.

Сун поинтересовался, что Сталин думает о китайских коммунистах.

- Что хочет китайское правительство от Советского Союза? По-видимому, речь идет о том, чтобы Советский Союз не вооружал китайских коммунистов и чтобы вся помощь шла непосредственно в распоряжение правительства Чан Кайши.

Сун закивал.

- Я согласен с этим. Не желает китайское правительство, чтобы Советский Союз начал разоружение китайских коммунистических войск?

- Такое требование было бы фантастичным.

- В государстве должна быть одна армия и одно правительство, - дал совет Сталин.

10 июля Сун продолжил переговоры с Молотовым. В центре дискуссии оказались вопросы о статусе КВЖД и портов. Вновь никаких подвижек.

Сун заметил, что осталось слишком мало времени, и попросил Сталина и Молотова отложить свой отъезд в Потсдам, намеченный на 13 июля, на один день. Молотов ответил, что это трудно будет сделать, но он доложит Сталину.

11 июля Сталин в пятый раз принимал Сун Цзывэня. Молотов предложил продолжить разговор о Монголии. Китайский министр неожиданно обрадовал собеседников:

- Китай готов признать независимость Монгольской Народной Республики.

Но встал вопрос: в каких границах? Сталин и Молотов настаивали на границах фактических. Сун предлагал выверить границы Внешней Монголии по старинным китайским картам. И снова тупик.

Далее – о взаимодействии китайских и советских войск, когда они войдут в Маньчжурию после начала войны с Японией. Договорились, что китайские части будут подчиняться советскому командованию. Но Чан Кайши настаивал на выводе советских войск в течение трех месяцев после достижения победы. Сталин был против:

- Это проявление недоверия к Советскому Союзу. Эвакуация советских войск начнется непосредственно после победы над Японией. Для этого потребуется от 3-х недель до двух месяцев, и фиксировать это в соглашении не следует.

Жесткую позицию занял Сун и по вопросу о возможности в будущем перевозить войска в Порт-Артур по железной дороге. И предложил:

- Во время Вашего пребывания в Берлине я отправлюсь на несколько дней в Чунцин, лично доложу Чан Кайши о разногласиях и затем вернусь в Москву. После Вашего возвращения из Берлина можно будет окончательно достигнуть соглашения по всем вопросам.

- Согласиться с этим предложением едва ли можно, - возразил Сталин. – На конференции в Берлине будут обсуждаться вопросы Дальнего Востока, в частности будет стоять вопрос о том, выступит ли Советский Союз против Японии или нет. Не имея соглашения с Китаем, я не смогу дать определенного ответа на этот вопрос.

Сталин выразил готовность отложить на день поездку в Берлин. И добавил:

- В Америке и Англии найдутся люди, которые будут помогать Японии. Вы не знаете, как приходилось представителям Советского Союза бороться в Крыму и Тегеране, чтобы добиться принятия требования безоговорочной капитуляции Германии в жестких условиях для нее.

- Китай и Советский Союз должны договориться таким образом, чтобы быть беспощадными по отношению к японцам, - предложил Сун.

- Согласен. Китай и Советский Союз уже испытали прелесть японской оккупации, в то время как ни американцы, ни англичане японцами никогда не оккупировались.

В тот же день - 11 июля - состоялся обмен письмами, в которых говорилось, что «после поражения Японии, если плебисцит народа Внешней Монголии подтвердит это стремление, Китайское правительство признает независимость Внешней Монголии». Прорыв.

Но шестая встреча Сталина с Сун Цзывэнем - 12 июля – вновь не дала результата. Сун сразу заявил, что полученные им от Чан Кайши инструкции «едва ли удовлетворят» Сталина. Председателем правления КВЖД и ЮМЖД должен быть китаец. Чан согласен на совместное владение дорогами на срок до 30 лет. Дайрен должен быть свободным портом с китайской администрацией, советской стороне может быть передано некоторое количество портовых складов сроком на 30 лет. Порт-Артур должен находиться в совместном использовании советскими и китайскими вооруженными силами. Сталина это не сильно вдохновило.

- У меня нет возражений против установления 30-летнего срока для договора о союзе и дружбе. Все остальные предложения Чан Кайши неприемлемы для Советского Союза.

- В Москве остается вице-министр Ху Шицзэ, который и будет продолжать работу вместе с послом.

Пригласив Суна на следующий день на обед, Сталин заметил:

- В России после революции появились новые люди, которые не хотят делить Китай. Эти люди стремятся к тому, чтобы Китай процветал и был бы могущественной державой на Востоке. Не все в Китае верят этому, но придет время, когда все убедятся в справедливости этих положений.

Все эти переговоры – с предельной неуступчивостью – вело с Москвой государство, которое Советскому Союзу предстояло освободить от японских захватчиков и у которого не было собственных сил, чтобы это сделать. 1 августа генерал Ведемейер докладывал Маршаллу из Китая: «В настоящее время на всем театре мы придерживаемся активной обороны… Следует вооружить и подготовить примерно двадцать китайских дивизий для проведения возможной операции в сентябре».

Конечно, китайская решимость была подкреплена американской жесткостью. Сун Цзывэнь ежедневно докладывал о ходе переговоров Гарриману, а тот – Трумэну. Президент США подталкивал китайцев к неуступчивости, но не к срыву переговоров. В итоге до начала Потсдамской конференции никакие договоренности достигнуты так и не были.

После первого тура московских переговоров Сун почувствовал себя совершенно разбитым и, вернувшись в конце июля в Чунцин, заявил Чан Кайши, что не будет подписывать никакой договор и вообще в Москву больше не поедет. Более того, он подал в отставку с поста министра иностранных дел. Чан отставку принял, но уговорил Суна продолжить переговоры в качестве председателя Исполнительной палаты, сказав, что «сам лично возьмет на себя ответственность за будущий договор». Новым министром он назначил бывшего заведующего отделом ЦИК Гоминьдана Ван Шицзе, которому и предстояло подписать соглашения с СССР (это, правда, не спасет Суна от клейма «предателя родины», которым его отметит патриотически настроенная китайская общественность).

Чан Кайши уверял Трумэна, что он зашел уже «намного дальше того, что может поддержать китайский народ». Трумэн телеграфировал ему из Потсдама: «Я просил Вас выполнить ялтинское соглашение, но не просил идти на уступки, выходящие за это соглашение». И призвал Суна вернуться в Москву и постараться договориться.



Если с Китаем Кремль вел активные переговоры, то с Японией он их усиленно избегал, памятуя о союзнических обязательствах.

С февраля 1945 года японское правительство активизировало дипломатические шаги, призванные втянуть СССР в качестве посредника в переговоры о достижении перемирия с западными державами. Хотя ялтинские договоренности были секретными, в Японии понимали, что после разгрома Германии в Европе внимание союзников будет перенесено в Восточную Азию.

14 февраля 1945 года принц Коноэ представил доклад императору, в котором говорилось: «Мне кажется, наше поражение в войне, к сожалению, является неизбежным… Хотя поражение, безусловно, нанесет ущерб нашему национальному государственному строю, однако общественное мнение Англии и Америки еще не дошло до требований изменения нашего государственного строя… Следовательно, одно только военное поражение не вызывает особой тревоги за существование нашего национального государственного строя. С точки зрения сохранения национального государственного строя наибольшую тревогу должно вызывать не столько само поражение в войне, сколько коммунистическая революция, которая может возникнуть вслед за поражением… Существует серьезная опасность вмешательства в недалеком будущем Советского Союза во внутренние дела Японии». Главный смысл доклада Коноэ заключался в том, что до вступления в войну СССР надо успеть капитулировать перед США и Великобританией.

На следующий день на заседании Высшего совета по руководству войной представители военной разведки и министерства иностранных дел доложили свои соображения относительно возможности расторжения Москвой советско-японского Пакта о нейтралитете от 13 апреля 1941 года и вступления его в войну с Японией. Министр иностранных дел Сигэмицу говорил императору:

- Дни нацистской Германии сочтены. Ялтинская конференция подтвердила единство Великобритании, США и Советского Союза.

Сигэмицу рекомендовал Хирохито не полагаться на Пакт о нейтралитете. Однако император считал, что не следует отказываться от попыток привлечь СССР в качестве посредника для достижения перемирия с США.

В тот же день японский генконсул в Харбине Миякава посетил советского посла Малика и несколько раз повторил одну и ту же мысль:

- В развитии войны сейчас наступил такой момент, когда кто-либо из наиболее выдающихся международных деятелей, пользующихся достаточным престижем для убедительности, должен выступить в роли миротворца, потребовать от всех стран прекратить войну. Таким авторитетным деятелем может быть только маршал Сталин.

Понятно, что СССР и его союзники меньше всего в тех условиях были заинтересованы в каких-либо мирных инициативах. Малик никак не отреагировал на фактическое предложение Миякава о посредничестве Сталина в деле прекращения войны, и японский зондаж позиции СССР продолжился. В марте в советское посольство с аналогичными предложениями пришел президент крупной рыболовецкой компании «Нитиро» Танакамару. Однако советский посол, следуя инструкциям из Кремля, продолжал избегать прямых ответов.

В апреле истекал срок, когда у СССР существовала правовая возможность денонсировать пакт о нейтралитете с Японией: если бы он это не сделал, пакт автоматически продлевался на следующие пять лет. Учитывая ялтинские договоренности, дальше тянуть было нельзя. Суть договора о нейтралитете была в его второй статье: «В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта». Япония оказалась «объектом военных действий» не в результате нападения на нее третьих стран, а вследствие агрессивных действий самой Японии. Академик Тихвинский утверждал: «С декабря 1941 г. этот пакт уже не накладывал на Советский Союз никаких обязательств и превращался в пустой лист бумаги, так как Япония сама вероломно напала 7 декабря 1941 года на США и Великобританию, к тому времени ставших союзниками нашей страны по антигитлеровской коалиции».

5 апреля Молотов пригласил посла Сато и заявил ему о денонсации пакта из-за изменения международной ситуации:

- С того времени обстановка изменилась в корне. Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в ее войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза. При таком положении Пакт о нейтралитете между Японией и СССР потерял смысл, и продолжение этого Пакта стало невозможным.

Сато уверял в желании сохранить мир на Дальнем Востоке. Японское правительство выразило, мягко говоря, сожаление. «Время, когда мы могли бы прибегнуть к каким-либо остроумным приемам с целью склонить СССР на свою сторону, явно прошло, - писал Сигэнори Того, возглавивший в те дни японский МИД. – Но ведь полное и окончательное присоединение СССР к нашим противникам было бы для Японии фатальным».

После денонсации пакта о нейтралитете японский МИД стал добиваться от высшего политического руководства принять все требования, которые может выдвинуть СССР в качестве условия сохранения своего нейтралитета, чтобы внести раскол в ряды союзников. В принятом 20 апреля Высшим советом по руководству войной документе «Общие принципы мероприятий в случае капитуляции Германии» прямо ставилась задача: «Приложить усилия к тому, чтобы умелой пропагандой разобщить США, Англию и СССР и подорвать решимость США и Англии вести войну».

В Вашингтоне было известно об этих замыслах японского руководства. На одном из заседаний американского ОКНШ отмечалось, что Япония «в случае необходимости может предложить Советскому Союзу существенные территориальные и иные уступки, пытаясь убедить его сохранять нейтралитет и в то же время прилагать все усилия, чтобы посеять разногласия между американцами и англичанами, с одной стороны, и русскими – с другой».

20 апреля Малик встретился с Того, который высказал идею личной встречи с Молотовым на его обратном пути из Сан-Франциско, где открывалась международная конференция по вопросам учреждения Организации Объединенных Наций, – если нарком будет возвращаться в Москву через Сибирь. Того хотел воспользоваться своим опытом общения с Молотовым в бытность послом Японии в СССР, чтобы попытаться все же убедить его согласиться на посредничество в организации переговоров Японии с США и Великобританией.

Того писал в мемуарах: «Я поручил послу в Москве Сато добиться от Советского правительства заверений, касающихся намерений СССР. Посол Сато доложил, что 27 апреля нарком иностранных дел Молотов заверил его, что позиция СССР в связи с сохранением нейтралитета остается неизменной. Тем не менее, начиная еще с последних чисел марта, наблюдались все более крупные переброски советских сил на восток... Заместитель начальника Генерального штаба армии генерал Кавабэ, представив детали концентрации сил Красной Армии в Сибири, попросил сделать все возможное для того, чтобы предотвратить участие России в войне. Аналогичные просьбы поступили от заместителя начальника Генерального штаба ВМФ адмирала Одзава и начальника Генерального штаба армии генерала Умэдзу».

Попытки договориться с Советским Союзом заметно активизировались после капитуляции Германии, когда Япония осталась одна перед мощной коалицией союзных держав. Сражаясь за Окинаву, японское командование спешно готовилось к битве за метрополию. Принимались комплексные меры для мобилизации нации на продолжение войны всеми возможными средствами, в том числе с использованием воинов-смертников – летчиков-«камикадзе», людей-торпед – «кайтэн», противотанковых отрядов смертников. Большие надежды возлагались и на Квантунскую армию, которую при резком осложнении планировалось перебросить на территорию Японии.

На совещании Высшего совета по руководству войной 14 мая было принято решение предпринять решительные дипломатические шаги с целью предотвратить вступление Советского Союза в войну против Японии, добиться мира с Англией и США при посредничестве СССР. Ради достижения указанной цели японцы были уже готовы пойти на возвращение Москве северной части Курильских островов, прав на железные дороги в Маньчжурии, согласиться на проход советских военных кораблей через Сангарский пролив между островами Хоккайдо и Хонсю, предоставление сферы влияния во Внутренней Монголии, а также на аренду Порт-Артура и Дальнего (Дайре).

В Токио демонстративно аннулировали все японо-германские соглашения и дали указание прессе снизить антисоветский накал. Ведение переговоров с Москвой было поручено бывшему премьер-министру Хироте. 3 июня он встретился с Маликом. Посол записал: «Хирота заявил, что в настоящее время все значительно изменилось, разногласий в Японии нет и теперь все едино стоят за дружественные отношения с Советским Союзом. Мы в одиночку, сказал Хирота, ведем огромную войну против США и Англии за освобождение и независимость Азии, но Советский Союз занимает значительную часть Азии, и мы считаем, что проблема безопасности Азии может быть решена только Советским Союзом, Китаем и Японией как основным странами Азии… Японская сторона прежде всего желает найти пути установления мирных и прочных отношений между Японией и СССР на очень длительный срок… Начал он и закончил пожеланиями заключить с СССР договор в любой форме и на максимально длительный срок». Малик делал вывод: «У японцев почва горит под ногами, время не терпит, припекло, а посему им теперь не до внешних форм и благовидных предлогов. Скорее бы добиться существа, обеспечить прочность отношений с СССР». Просил указаний.

Сталин и Молотов всячески уклонялись от попыток Японии вовлечь СССР в официальные переговоры. Историк Анатолий Кошкин справедливо замечал: «В Кремле хорошо понимали, что согласие с предложениями японского правительства вернуть территории без войны могло быть расценено союзниками как нарушение Ялтинских соглашений. Сталин же считал, что союзнический долг должен быть неукоснительно выполнен, а Япония, капитулировав, в полной мере должна понести наказание за развязанную кровопролитную войну. Немаловажное значение имело и то, что Сталин не хотел быть отстраненным от послевоенного политического процесса в Восточной Азии, и в первую очередь в Китае».

Шестого июня на заседании Высшего совета по руководству войной был представлен документ, где говорилось: «Советский Союз подготавливает почву по линии дипломатии, чтобы при необходимости иметь возможность выступить против Империи; одновременно он усиливает военные приготовления на Дальнем Востоке. Существует большая вероятность того, что Советский Союз предпримет военные действия против Японии… Советский Союз может вступить в войну против Японии после летнего или осеннего периода». Вновь ставилась задача использовать любые возможности для поиска договоренности с Москвой. Вместе с тем на том заседании был решено: «Империя должна твердо придерживаться курса на затяжной характер войны, не считаясь ни с какими жертвами. Это не может не вызвать к концу текущего года значительных колебаний в решимости противника продолжать войну».

На имперском совещании 8 июня была одобрена «Основная программа руководства войной». Ее важнейшей задачей была определена оборона собственно Японии, сохранение «национальной структуры» («кокутай») путем полного и победоносного завершения войны. Предусматривалась концентрация главных сил армии для обороны Японских островов, предлагались меры для увеличения производства вооружений, усиления «сплоченности всего народа». В случае невозможности предотвратить продвижение противника в глубь страны планировалась эвакуация императора и правительства в столицу Маньчжоу-Го город Чанчунь, откуда предполагалось осуществлять руководство дальнейшим ведением войны. Расчет делался на то, что «решительное сражение» будет дано американским войскам на японской земле, в результате чего даже «в худшем варианте» для Японии американцы согласятся пойти на компромиссный мир.

Молотов направил указания Малику 15 июня: «Хирота, так же как в свое время Миякава, а затем Танакамару, говорил с Вами, конечно, по поручению правительственных кругов Японии в целях выяснения условий, на которых японцы могли бы договориться с нами. Однако Хирота ничего ясного еще не сказал. Вам по собственной инициативе искать встречи с Хирота не следует. Если он опять будет напрашиваться на встречу, то его можно принять и выслушать и, если он опять будет говорить общие вещи, то следует ограничиться заявлением, что при первой же возможности (намек на диппочту) Вы сообщите в Москву о беседах. Дальше этого идти не следует».

Тактика Токио теперь состояла в том, чтобы до изложения списка возможных уступок со стороны Японии прежде выяснить, чего пожелал бы сам СССР взамен договора о ненападении. Хирота вновь объявился 24 июня. И в официальном разговоре, и за неформальным обедом он убеждал Малика:

- Сейчас надо раз и навсегда разрешить эти споры и не оставить ни одного неразрешенного спора.

Пространно развивал идею объединения сил великой сухопутной державы России с морской державой Японией, что представляло бы собой великую и непобедимую силу. Настоятельно просил снабдить Японию нефтью, которая необходима армии, флоту и авиации. На замечание Малика о трудностях доставки Хирота отвечал, что американцы не станут топить советские суда. Предлагал заключить соглашение об оказании взаимной поддержки в сохранении мира в Восточной Азии и двусторонний договор о ненападении.

29 июня Молотова посетил Сато. Нарком сделал все, чтобы притупить бдительность японской стороны, подчеркнув, что советское правительство не разорвало пакт о нейтралитете, а лишь отказалось продлить его и не имеет планов нападения на Японию.

Малик 30 июня направил в Москву содержание переданного ему через Хироту предложения японского правительства в отношении его возможных уступок: «1. Нейтрализовать Маньчжоу-Го (после окончания войны в Великой Восточной Азии японская сторона отзывает свои войска и обе стороны, Япония и Советский Союз, обязуются уважать суверенитет и целостность территории Маньчжоу-Го и невмешательство в его внутренние дела). 2. Японская сторона готова ликвидировать свои рыболовные права, если она будет снабжаться нефтью. 3. Япония готова обсудить все другие вопросы, которые советская сторона пожелает обсудить».

«Предложения японского правительства Хирота излагал горячо и с нарочитым воодушевлением, - замечал Малик. - Я воспринимал эти предложения подчеркнуто спокойно и холодно, давая понять, что не считаю их заслуживающими значительного внимания». Действительно, что-то подобное еще могло заинтересовать Сталина где-то году в 1942-м.

В конце июня в печати появилось сообщение о предстоявшей встрече глав союзных держав в Берлине. Сознавая, что на этой встрече будут обсуждаться вопросы войны с Японией, в Токио задались целью организовать переговоры со Сталиным до его отъезда на конференцию. В Москве же по-прежнему считали нецелесообразным вести какие-либо официальные переговоры с японским правительством. Вместе с тем Сталин и Молотов не давали указаний Малику прервать контакты с Хиротой.

Инструкция Молотова Малику 8 июля гласила: « «При всей их недостаточности и намеренной недоговоренности предложения Хирота свидетельствуют о том, что японское правительство по мере ухудшения своего военного положения готово будет идти на все более и более серьезные уступки для того, чтобы попытаться добиться нашего невмешательства в войну на Дальнем Востоке… В дальнейшем Вам надо быть еще более осторожным в том смысле, чтобы не втягиваться в этих и подобных беседах в обсуждение японских предложений. Вы не должны дать никакого повода, чтобы японцы изобразили как переговоры Ваши беседы».

Понимая, что посольский канал не работает, 10 июля Того на заседании кабинета министров после консультаций с младшим братом императора Такамацу, председателем тайного совета Хиранумой и премьер-министром Судзуки предложил направить в Москву в качестве специального посланника императора бывшего премьер-министра Японии князя Фумимаро Коноэ. 12 июля император одобрил это предложение.

Однако в Токио не было согласия по немаловажному вопросу – с чем должен был направиться в Москву Коноэ. Члены кабинета спорили, но Коноэ не желал ничем себя связывать и заявил:

- Мне не нужны никакие инструкции, я намерен ехать без заранее принятых решений. Я намерен по итогам поездки в Москву непосредственно передать императору то, что думает Сталин.

В послании императора, которое Коноэ должен был доставить в Москву, говорилось о стремлении императора «положить скорее конец войне». Из-за требования США и Великобритании о безоговорочной капитуляции Япония вынуждена вести войну до конца, что неизбежно приведет к «усиленному кровопролитию». В заключение послания император «изъявил желание, чтобы на благо человечества в кратчайший срок был восстановлен мир». Необычность послания императора состояла в том, что оно никому не было адресовано.

13 июля Того захотел встретиться с Маликом. Тот сказался больным, но посланник японского МИДа Андо вскоре был у его постели с посланием от Того: «Его Величество Император Японии Высочайший принял решение о командировании принца Коноэ в Москву с личным письмом императора, в котором изложен вопрос окончания войны Японией и для того, чтобы лично обсудить с Советским правительством этот вопрос. Одновременно японский посол в Москве Сато сделает заявление по этому вопросу непосредственно Советскому правительству». Сато удалось передать 13 июля соответствующее послание только Лозовскому, поскольку Молотов сослался на занятость в связи с подготовкой к Потсдамской конференции.

Инициатива явно запоздала, застав Сталина и Молотова действительно отъезжающими в Берлин. Согласие на визит Коноэ в Москву в качестве специального посланника японского императора означало бы начало официальных переговоров Москвы с Токио. Сталин счел целесообразным уклониться от этого.

Советский Союз готовился к войне с Японией.



После Ялтинской конференции подготовка к войне с Японией в Ставке Верховного Главнокомандования и особенно в Генеральном штабе заметно активизировалась. «Верховный Главнокомандующий приказал Генштабу усилить штабы и высший командный состав Забайкальского и Дальневосточного фронтов, а также Приморской группы, направить туда побольше людей, закаленных в войне против гитлеровской Германии, причем лучше таких, которые служили на Дальнем Востоке», - писал Штеменко.

В марте-апреле началось пополнение и обновление вооружения и материальной части в войсках Дальнего Востока. Туда направлялось 670 танков Т-34 и множество другой боевой техники. Государственный комитет обороны принял серию постановлений по улучшению работы железных дорог Дальнего Востока, увеличению добычи нефти в объединении «Дальнефть», развитию средств проводной связи Москвы с Дальним Востоком и Забайкальем, развитию военно-морских баз и торговых портов во Владивостоке, бухте Находка и Николаевске-на-Амуре.

Производилась стратегическая перегруппировка сил и средств с западного театра военных действий на Дальний Восток - по однопутной железнодорожной магистрали в крайне сжатые сроки и на расстояния от 9 до 12 тысяч километров. Объемы перевозок были беспрецедентными по масштабам всей Второй мировой войны. В результате состав советских войск на Дальнем Востоке и в Забайкалье к началу войны против Японии вырос почти вдвое. Только в мае-августе туда прибыло 136 тысяч вагонов с войсками и грузами. На железнодорожных путях и на маршах в районах развертывания находилось до миллиона советских военнослужащих.

Переброски советских вооруженных сил на Дальний Восток, как бы их ни маскировали, не остались незамеченными в Токио, куда регулярно поступала соответствующая информация разведки. В середине апреля военный атташе японского посольства в Москве докладывал в Токио: «Ежедневно по Транссибирской магистрали проходит от 12 до 15 железнодорожных составов… В настоящее время вступление Советского Союза в войну с Японией неизбежно. Для переброски около 20 дивизий потребуется приблизительно два месяца». Об этом же сообщал и штаб Квантунской армии.

В апреле Генеральный штаб получил указание – разработать план войны с Японией. «Первоначально задача формулировалась в самом общем виде, с одной лишь принципиальной установкой, особенно подчеркнутой Верховным Главнокомандующим: войну провести в самый короткий срок». С конца апреля закончивший Восточнопрусскую операцию вверенного ему 3-го Белорусского фронта Василевский был отозван в Москву, где с 27 апреля тоже включился в работу над планом войны с Японией. Он должен был выступить в роли не просто представителя Ставки, а главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке. «Сталин повел речь об этом еще в апреле 1945 года, когда впервые объявил Василевскому о своем намерении послать его на Дальний Восток, - подтверждал Штеменко. - Разговор происходил в присутствии Антонова и меня. В последующем партия и правительство облекли главкома большой властью и дали ему надежных помощников».

Штеменко же рассказывал о логике выстраивания системы командования в кампании против Японии. «Существовавшую на Дальнем Востоке организацию войск решено было не ломать. Дальневосточный фронт оставался в основном в прежнем составе и под командованием М.А. Пуркаева. Приморскую группу подчинили штабу бывшего Карельского фронта, перебрасываемого на Дальний Восток. Командующим назначили Маршала Советского Союза К.А. Мерецкова.

- Хитрый ярославец найдет способ, как разбить японцев, - сказал при этом Верховный. – Ему воевать в лесу и рвать укрепленные районы не впервой.

Для главного, забайкальского направления требовались руководители с опытом маневренных действий… А.М. Василевский первым предложил кандидатуру Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского и во главе его штаба рекомендовал поставить одного из наиболее опытных начальников фронтовых управлений генерала армии М.В. Захарова. Верховному предложение понравилось».

Мерецков свидетельствовал: «Первым днем, когда я непосредственно стал работать "для Востока", можно считать практически 28 марта. В этот день я прилетел на "Дугласе" из Москвы в Ярославль, где дислоцировалось Полевое управление бывшего Карельского фронта. В Ярославле в течение двух дней мы вместе с начальником штаба А.Н. Крутиковым, моим заместителем по тылу И.К. Николаевым и командующими родами войск напряженно работали над планом переброски фронтового управления. 31 марта из Москвы прибыл специальный поезд. Погрузились, тронулись… Среди офицеров стали ходить различные версии, относительно того, куда мы едем:… Болгария, Чехословакия, Германия. Никто ни разу не упомянул о Дальнем Востоке. Домыслы исчезли сами собой только после того, как наш поезд, выйдя 1 апреля из Москвы по Горьковской железнодорожной линии, проехал через Киров и затем повернул в сторону Сибири...

В Хабаровске в мой вагон с докладом об обстановке явился командующий Дальневосточным фронтом М.А. Пуркаев. Посетив в гражданской форме его штаб, я условился о том, как будем в дальнейшем поддерживать связь. 13 апреля мы прибыли в Ворошилов-Уссурийский, где нас встречали прежний командующий Приморской группой войск генерал-лейтенант Ф.А. Парусинов и сопровождавшие его лица.

На следующий день было объявлено о создании Полевого управления Приморской группы войск из бывшего Полевого управления Карельского фронта. Всем офицерам немедленно заменили удостоверения личности, и они стали дальневосточниками. Подчинялась группа войск в то время непосредственно Верховному главнокомандующему».

Штаб бывшего Карельского фронта был первым, который в полном составе прибыл на Дальний Восток. «30 апреля была отдана директива о перевозке 39-й армии генерал-полковника И.И. Людникова из-под Инстербурга в Забайкалье. А когда Германия капитулировала, в далекий путь тронулись и другие прославленные армии: 5-я под командованием генерал-полковника Н.И. Крылова – в Приморскую группу, 53-я во главе с генерал-полковником И.М. Манагаровым и 6-я гвардейская танковая вместе со своим командующим генерал-полковником танковых войск А.Г. Кравченко – на Забайкальский фронт. Туда же, в Читу, направлялись и многие из руководителей бывшего 2-го Украинского фронта, в том числе Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский, генерал армии М.В. Захаров, генерал-полковник И.А. Плиев, генерал-лейтенант Н.О. Павловский. В командование 36-й армией, стоявшей в Забайкалье раньше, вступил генерал-лейтенант А.А. Лучинский.

Командовать армиями, располагавшимися в Приморье, выехали: генерал-полковник А.П. Белобородов (1-я Краснознаменная), генерал-полковник И.М. Чистяков (25-я) и генерал-лейтенант Н.Д. Захватаев (35-я). Заместителями у вновь назначенных командармов почти везде остались прежние командующие. Они отлично знали здешний театр и несомненно были полезны».

У Василевского и руководства Генштаба было достаточно времени, чтобы детально проработать план войны. «Мы перебрали несчетное количество вариантов, отыскивая то главное звено, с ликвидацией которого рухнула бы вся система военного сопротивления Японии… Больше всего нас прельщало, конечно, маньчжурское направление, где размещалась Квантунская армия. С разгромом этой армии была бы уничтожена основная ударная сила сухопутных войск Японии и тем самым пресекалось под корень сопротивление страны. Генштаб, а затем и Ставка постепенно утвердились в этой мысли, и она легла в основу плана войны», - писал Штеменко.

В начале июня замысел кампании был готов, и его доложили Верховному Главнокомандующему. «И.В. Сталин принял все без возражений, только приказал вызвать в Москву маршала Малиновского и генерала Захарова, несколько раньше других командующих фронтами, приглашенных на Парад Победы. Родион Яковлевич и Матвей Васильевич предусмотрительно прихватили с собой начальника Оперативного управления штаба фронта Павловского и, получив пять дней на разработку плана фронтовой операции, немедленно приступили к делу». Малиновский представил доклад 18 июня. Он рассчитывал нанести поражение главным силам Квантунской армии в течение полутора-двух месяцев.



В ночь с 26 на 27 июня Сталин собрал членов Политбюро и военачальников для обсуждения плана военной кампании против Японии. Разногласия вызвал лишь предлагавшийся маршалом Мерецковым и Хрущевым план высадки советских войск на севере острова Хоккайдо. Молотов был категорически против, уверяя, что американцы воспримут это как прямое нарушения ялтинских соглашений. Жуков назвал идею десанта на Хоккайдо авантюрой. Сталин поинтересовался, сколько для этого потребуется сил. Жуков полагал, что не менее четырех армий. Решение по Хоккайдо тогда не приняли.

Директивы для фронтов на следующий день были утверждены ГКО и Политбюро. Намечалось одновременное нанесение трех сокрушительных ударов, сходящихся в центре Маньчжурии: из Монгольской Народной Республики главными силами Забайкальского фронта, из района юго-западнее Хабаровска – силами 2-го Дальневосточного фронта и из Приморья – основной группировкой войск 1-го Дальневосточного фронта (хотя сами эти фронты официально еще не имели таких названий). Цель этих ударов состояла в том, чтобы расчленить войска Квантунской армии, изолировать их в Центральной и Южной Маньчжурии и уничтожить по частям.

Войска Забайкальского фронта должны были сыграть решающую роль. Их удар нацеливался на жизненно важные пункты врага – Мукден, Чанчунь, Порт-Артур, захват которых решал исход борьбы. На пути наступления этой группы войск находилась безводная пустынная степь и труднопроходимый горный хребет Большой Хинган. Встречный сильный удар предусматривался со стороны Приморья, из района южнее озера Ханка, в направлении на Цзилинь (Гирин) войсками 1-го Дальневосточного фронта.

Штеменко вспоминал: «Сталин не любил неопределенностей и, помня недавние наши споры о порядке использования танковой армии, приказал при подписании директивы включить в нее следующий пункт: «6-й гвардейской танковой армии, действуя в полосе главного удара в общем направлении на Чанчунь, к 10-му дню операции форсировать Большой Хинган, закрепить за собой перевалы через хребет и до подхода главных сил пехоты не допустить резервов противника из Центральной и Южной Маньчжурии».

Большое внимание уделили вопросам скрытности и внезапности, что в конкретных условиях было делом труднодостижимым. Штеменко объяснял: «Наше стремление к внезапности действий очень осложнялось тем, что японцы давно и твердо уверовали в неизбежность войны с Советским Союзом… Внезапность начала войны на Дальнем Востоке зависела прежде всего от сохранения в секрете степени готовности советских войск. С этой целью был разработан и строжайшим образом соблюдался особый режим перегруппировок…

Полагались мы и на уверенность врага в том, что советские войска не начнут наступления при неблагоприятных погодных условиях. А ведь срок начала военных действий против Японии, согласованный с союзниками – «чрез два-три месяца после окончания войны с Германией», - падал как раз на очень неудобный с точки формальной военной логики период дождей на Дальнем Востоке… В интересах внезапности использовалась и местность… Враг не рассчитывал на возможность ударов вообще, а танковых тем более через труднодоступные горы, тайгу и пустыню».

После Парада Победы сначала Мерецков, а затем Василевский и Малиновский отбыли на Дальний Восток, причем всем троим в целях соблюдения секретности было приказано снять маршальские погоны. Так, Мерецков следовал под именем генерал-полковника Максимова. И не поездом, как он хотел, а самолетом: Сталин опасался, что в поезде Мерецкова могут опознать. В город Ворошилов он прибыл 29 июня. Малиновский с документами генерал-полковника Морозова в кармане был в Чите 4 июля - вместе Захаровым, который прибыл под именем генерал-полковника Золотова. 5 июля туда же прилетел и Василевский, значившийся по документам заместителем наркома обороны генерал-полковником Васильевым. Японцам, как засвидетельствуют на допросах их генералы, так и не удастся разгадать, кто конкретно скрывался за этими псевдонимами.

С крайней осторожностью осуществлялось обустройство боевых позиций. «Все виды передвижений и работ осуществлялись только ночью. В исходных районах заранее готовились укрытия для огневых средств, техники, живой силы. Их возводили на обратных от государственной границы скатах высот и обязательно маскировали под местность, широко применяя масксети и местные подручные материалы. Днем степь словно вымирала», - рассказывал Плиев.

«Казалось бы, сохранить в тайне развертывание полуторамиллионной армии вдоль длиннейшей границы было делом невозможным, - замечал Мерецков. – И все же японцев… мы почти всюду застали врасплох: вообще-то они думали о предстоящих операциях и усиленно готовились к ним, однако конкретная дата начала боев осталась для них за семью печатями».

Советскому Союзу предстояло справиться со все еще очень сильным противником. Квантунская группировка японских войск в Маньчжурии (Кантогун), чаще для простоты называемая Квантунской армией, за лето 1945 года тоже почти удвоила свои силы. Японские силы на Дальнем Востоке - вместе с войсками местных марионеточных правительств - насчитывала свыше 1200 тысяч человек. В Маньчжурии и Корее находились две трети всех танков, половина артиллерии и наиболее боеспособные дивизии.

Командовал Квантунской армией опытный генерал армии О. Ямада, начальником штаба у него был генерал-лейтенант Х. Хата, который раньше был военным атташе в Советском Союзе.

В состав Квантунской группировки входили три фронта: 1-й, или Восточно-Маньчжурский фронт под командованием генерала Кита, развернутый вдоль границ нашего Приморья (5-я армия генерал-лейтенанта Симидзу и 3-я армия генерал-лейтенанта Суроками – всего десять пехотных дивизий и две танковые бригады). Штаб фронта размещался в Муданьцзяне.

3-й, или Западно-Маньчжурский фронт, которым командовал генерал Усироку. предназначался для действий на монголо-маньчжурском направлении (44-я армия генерал-лейтенанта Хонго и 30-я армия генерал-лейтенанта Яда – всего девять пехотных дивизий, три пехотные и две танковые бригады). Штаб фронта – в Мукдене.

17-й (Корейский) фронт, развернутый в Корее и с 10 августа оперативно подчиненный командующему Квантунской группировкой (34-я и 58-я армии – всего девять пехотных дивизий и пять пехотных бригад). Командовал фронтом генерал Кодзуки. Штаб – в Сеуле.

4-я отдельная армия генерал-лейтенанта Микио Уэмура, состоявшая из трех пехотных дивизий и четырех пехотных бригад, предназначавшаяся для действий на северо-восточных границах Маньчжурии. Она была разбросана в четырехугольнике Хайлар, Цицикар, Харбин, Сахалян.

Кроме того, на территории Маньчжурии и Кореи находилось значительное количество японских жандармских, полицейских, железнодорожных и иных вспомогательных формирований.

На Южном Сахалине и Курильских островах были развернуты части сил 5-го фронта в составе трех пехотных дивизий, одной пехотной бригады и отдельных пехотного и танкового полков.

С воздуха Маньчжурию прикрывала 2-я воздушная армия генерала Харада, насчитывавшая более 1200 самолетов (хотя боевых из них было значительно меньше). Корею – 5-я воздушная армия, располагавшая 600 боевыми самолетами.

На территории Маньчжурии в распоряжении японского командования были 250-тысячная армия Маньчжоу-Го, кавалерийские дивизии князя Внутренней Монголии Дэвана (Тонлопа) и Суйюаньская армейская группа, которые вместе насчитывали восемь пехотных и семь кавалерийских дивизий, четырнадцать пехотных и кавалерийских бригад. Не в пример японским войскам части национальных правительств были слабо обучены и плохо вооружены.

Японские военные силы опирались на материальные, продовольственные и сырьевые ресурсы Маньчжурии и Кореи и на расположенные в Маньчжоу-Го японские промышленные предприятия, способные выпускать любую продукцию, в том числе и военную.

Мерецков высоко оценивал боеспособность Квантунской армии: «В течение многих лет армия находилась в состоянии полной боевой готовности. Она специально предназначалась для войны против Советского Союза. Ее постоянно пополняли новыми полками и дивизиями. Значительные контингенты рядового и офицерского состава поочередно направлялись в район южных морей для приобретения боевого опыта в сражениях с англо-американскими войсками… Солдаты были хорошо обучены. Их воспитали в духе милитаризма, полного повиновения, крайнего фанатизма».

В Маньчжурии по границам с Советским Союзом и МНР японцы создали 17 укрепленных районов, каждый из которых занимал 50-100 км по фронту и до 50 км в глубину. Четыре укрепленных района были построены в Корее и один против Северного Сахалина. Острова Курильской гряды прикрывались береговыми артиллерийскими батареями, укрытыми в железобетонные сооружения. Созданные Квантунской армией «приграничные укрепления с многоярусным расположением огневых точек, с развитой сетью подземного хозяйства, с многочисленными минно-взрывными противотанковыми и противопехотными заграждениями, с ярко выраженной системой круговой обороны сделали последнюю весьма мощной… Японцы подготовили для обороны все пограничные населенные пункты. Строения имели амбразуры для ведения огня. Многие из административных и жилых сооружений являлись своеобразными крепостями».

Советским войскам предстояли бои на очень сложном и разнообразном театре военных действий, который охватывал территорию Маньчжурии, Внутренней Монголии, Северной Кореи и прилегающую акваторию морей бассейна Тихого океана. Историк Вячеслав Зимонин пишет: «Площадь сухопутной части ДВ ТВД составляла 1,5 млн кв. км, где проживали 70 млн человек. Эта огромная территория превосходила размеры территорий Германии, Италии, Франции и Англии, вместе взятых. Она простиралась с севера на юг на 1500 км, с запада на восток на 1200 км. Общая же протяженность линии границы, вдоль которой советским войскам предстояло развертывать военные действия, составляла более 5 тысяч км. Сухопутная часть ТВД по своим физико-географическим условиям была весьма сложной и представляла собой сочетание горно-таежной, болотистой и пустынной местности при наличии развитой гидрографической сети к востоку от хребта Большого Хингана...

Обширной была и морская часть театра, на которой действовал советский Тихоокеанский флот. Она включала бассейны Охотского, Японского и Желтого морей и акваторию северо-западной части Тихого океана. Ее протяженность в меридиальном направлении составляла 7,5 тысяч км».



Армиям предстояло действовать в совершенно разных условиях. Так, конно-механизированная группа генерал-полковника Иссы Александровича Плиева, входившая в состав Забайкальского фронта, должна была «наступать по безводной, соленой, выжженной солнцем пустыне Гоби. Китайцы зовут ее "Шамо", что означает "пустыня смерти". Мы ее называли "противником номер два"… Наши инженеры подсчитали, что войскам группы ежесуточно требуется несколько сот кубометров воды… Нам было ясно, что имевшиеся в пустыне водные источники не смогут удовлетворить потребностей колоссального количества войск и техники. К тому же противник, без сомнения, постарается многие источники вывести из строя… В каждом соединении были созданы отряды по захвату водоисточников и удержанию их до подхода передовых частей… Недостаток воды оставался для нас страшным бичом в течение всей операции».

В Приморье, как говорил Мерецков, ему сильно «повезло»: «возьмите некоторые укрепления линии Маннергейма, добавьте к этому карельские леса (только погуще), бездорожье Заполярья, болота Новгородской области и восточный климат, и вы получите район к западу от озера Ханка, в карту которого в то время я ежечасно всматривался».

При этом в японской военной организации были и очевидные слабые места, на которые обращал внимание Штеменко: «В условиях огромных пространств здешнего театра войны у Японии не могло хватать сил для сплошного занятия границы… На ряде участков госграницы Маньчжурии с МНР, имевших большую протяженность и открытых для действий всех родов войск, инженерных сооружений не оказалось и совершенно отсутствовали части прикрытия… Слабость монгольского фланга Квантунской армии позволяла рассчитывать на выход здесь в тыл противнику…

Стратегическое положение Квантунской армии характеризовалось прежде всего ее удаленностью от метрополии. Связи с Японией не везде были удобными, коммуникации растянуты… Квантунская армия была как бы охвачена огромной дугой, образуемой на протяжении почти 4500 километров государственными границами Советского Союза и МНР. К этому добавлялась и ненадежность китайского тыла… Врагом японских милитаристов являлся весь Китай… Генералу Ямада приходилось ориентироваться на Корею, где японцы утвердились давно. Для Квантунской армии Корея была и основным источником питания, и операционной базой на случай чрезвычайных обстоятельств. Но и в Корее народные массы люто ненавидели оккупантов… Таким образом, куда ни кинь, тыл являлся ахиллесовой пятой Квантунской армии».

И, конечно, теперь ей противостояла мощнейшая советская военная организация.

Директивой ГКО от 30 июля было создано Главнокомандование советскими войсками на Дальнем Востоке, а 2 августа – и штаб Главного командования. Главнокомандующим был назначен Василевский, членом военного совета – генерал-полковник И.В. Шикин, начальником штаба генерал-полковник С.П. Иванов.

Всего к августу на Дальнем Востоке было развернуто одиннадцать общевойсковых армий, две оперативные группы, одна танковая армия, три воздушные армии, три армии ПВО, четыре отдельных авиационных корпуса. Сюда следует прибавить силы Тихоокеанского флота (включая Северную Тихоокеанскую флотилию), Амурской речной флотилии и пограничные отряды НКВД.

Все эти войска решением Ставки были объединены в три фронта: Забайкальский, 1-й и 2-й Дальневосточные.

Забайкальский фронт – командующий Маршал Советского Союза Малиновский, член военного совета генерал-лейтенант А.Н. Тевченков, начальник штаба генерал армии М.В. Захаров – состоял из 17-й, 36-й, 39-й и 53-й общевойсковых, 6-й гвардейской танковой, 12-й воздушной армии, армии ПВО и конно-механизированной группы советско-монгольских войск.

1-й Дальневосточный фронт – командующий Маршал Советского Союза Мерецков, член военного совета генерал-полковник Т.Ф. Штыков, начальник штаба генерал-лейтенант А.Н. Крутиков – имел в своем составе 1-ю Краснознаменную, 5-ю, 25-ю и 35-ю общевойсковые армии, Чугуевскую оперативную группу, 10-й механизированный корпус, 9-ю воздушную армию и армию ПВО.

2-й Дальневосточный фронт – командующий генерал армии Пуркаев, член военного совета генерал-лейтенант Д.С. Леонов, начальник штаба генерал-лейтенант Ф.И. Шевченко – включал в себя 2-ю Краснознаменную, 15-ю и 16-ю общевойсковые армии, 5-й отдельный стрелковый корпус, Камчатский оборонительный район (КОР), 10-ю воздушную армию и армию ПВО.

Тихоокеанский флот – командующий адмирал И.С. Юмашев - имел 427 боевых кораблей и 1549 самолетов. Краснознаменная Амурская флотилия располагала 169 боевыми кораблями и более 70 самолетами. Непосредственное руководство Военно-Морскими силами на Дальнем Востоке Ставка возложила на Главнокомандующего ВМФ Н.Г. Кузнецова.

Командование Военно-Воздушных сил было сосредоточено в опытных руках Главного маршала авиации А.А. Новикова. Инженерную службу возглавил генерал-полковник К.С. Назаров, войска связи - генерал-полковник Н.Д. Псурцев.

Василевский писал: «Я регулярно информировал Верховного Главнокомандующего о ходе подготовки к боевым действиям. Наша телефонная связь работала безотказно. 16 июля ко мне в штаб войск Дальнего Востока, находившийся в 25 км юго-западнее Читы, позвонил из Потсдама И.В. Сталин. Это было накануне открытия Потсдамской конференции трех великих держав. Он спросил, как идет подготовка к операции, и поинтересовался, нельзя ли ее дней на десять ускорить. Я доложил, что сосредоточение войск и подвоз всего самого необходимого для них не позволяют сделать этого, и просил оставить прежний срок. Сталин дал на это согласие».



Третьего августа, тотчас же по возвращении советского руководства из Потсдама, Сталин собрал Ставку, которой Василевский доложил о ходе подготовки к наступлению, которое готов был начать уже 9-10 августа.

Были приняты решения об официальных названиях фронтов. С 5 августа прежний Дальневосточный фронт стал называться 2-м Дальневосточным, а Приморская группа – 1-м Дальневосточным фронтом. Под началом Василевского в готовности было полуторамиллионное войско, на вооружении у которого было более 29 тысяч орудий и минометов, свыше 52000 танков и самоходно-артиллерийских установок, почти 5 200 боевых самолетов. Приказ о начале боевых действий Сталин издал 7 августа.

Понятно, с каким вниманием и беспокойством вестей из Берлина и Москвы ожидали в Токио. Подписи Советского Союза под Потсдамской декларацией не было, и это было расценено как возможность предпринять новые попытки вовлечь Москву в переговоры. Того писал, что «невзирая на мои неоднократные инструкции послу Сато в Москве добиваться от СССР быстрой реакции на нашу просьбу о посредничестве, ему никак не удавалось попасть на прием к кому-либо из советских официальных лиц за исключением заместителя наркома Лозовского. Наконец, Сато сообщил, что Молотов вернулся из Потсдама в Москву 5 августа и примет его 8-го в 17.00».

Волновались и в Китае. 5 августа Владимиров записывает в дневник: «Мао Цзэдун предпринимает лихорадочные попытки разузнать намерения Москвы и одновременно как-то вынудить Москву в будущей войне с Японией активно вмешаться во внутренние дела Китая. Его мечта – с помощью Красной Армии подвергнуть разгрому и гоминьдановский военный и административный аппарат в районах, сопредельных с зоной боевых действий. Он рассчитывает втянуть СССР в конфликт с Гоминьданом. Если же это не получится, то за спиной Красной Армии развернуть новые армии КПК, перевооружиться и осесть на новых обширных территориях Китая… В беседах со мной председатель ЦК КПК налегает на то, что мы «заинтересованная сторона в урегулировании тихоокеанских проблем». За всем этим вырисовывается угроза столкновения Советского Союза с США».

Чан Кайши ожидал выступления СССР со смешанными чувствами, которые во многом отражали и чувства американцев.

Конечно, он хотел, чтобы СССР разгромил японцев, но не желал, чтобы Москва хоть как-то воспользовалась плодами своей победы. Договор с Советским Союзом все еще не был заключен. И без подталкивания со стороны Трумэна, который не хотел предоставлять Сталину полной свободы рук, коей бы он пользовался в отсутствие двустороннего соглашения с Китаем, Чан Кайши мог бы и дальше тянуть резину. Американский президент напишет: «Я внимательно следил за российско-китайскими переговорами… Сталин сказал, что Россия не вступит в войну с Японией до достижения соглашения с Китаем. По этой причине я настоял, чтобы Чан Кайши продолжил переговоры в Москве».

При этом Трумэн призвал китайскую сторону к максимальной жесткости. «5 августа на борту "Августы" я поручил госсекретарю Бирнсу послать новые инструкции послу Гарриману, - писал президент. - Я просил, чтобы Гарриман сказал Сталину, что, по нашему мнению, Сун уже выполнил все ялтинские условия. И мы попросим, чтобы не заключалось никакое соглашение, которое предусматривало бы какие-либо дополнительные уступки от Китая».

Советско-китайские переговоры возобновились 7 августа. «Гарриман продолжал играть роль наблюдателя и негласного участник. Еще до первой встречи со Сталиным Сун Цэывэнь согласовал с Гарриманом исходную китайскую позицию и пределы возможных уступок советской стороне».

Сталин уже в седьмой раз встретился с Сун Цзывэнем. Генсек поинтересовался, что нового привез Сун из Китая. Тот сослался на июльскую беседу Чан Кайши с советским послом Петровым. Молотов заметил:

- Посол не мог сообщить после этой беседы больших новостей.

- В вопросе Порт-Артура и Внешней Монголии Чан Кайши желает пойти навстречу советской стороне во всех отношениях. Но большие затруднения встречаются при разрешении вопроса о Дайрене и примыкающему к нему участку ЮМЖД.

- Советская сторона вовсе не претендует на установление в Дайрене такого же военного режима, как в Порт-Артуре, - заметил Сталин.

- Главный порт Маньчжурии Дайрен должен полностью управляться китайской администрацией.

- Какие же все-таки преимущества будут предоставлены советской стороне по сравнению с другими странами? - поинтересовался Сталин.

- Советской стороне будет предоставлена возможность пользоваться складами и причалами.

Молотов напомнил:

- Все сооружения в порту Дайрена, а также причалы были построены в свое время Россией.

- Но срок аренды Дайрена уже истек, - возразил Сун.

- Этот срок нельзя считать истекшим, поскольку Россия не могла пользоваться Дайреном, - не согласился Сталин.

- Китай в этом не виноват. Он и в будущем не может обеспечить срок использования Дайрена в случае японской агрессии.

Сталин в ответ заявил:

- Если сравнивать наши условия с условиями царского правительства, то они отличаются друг от друга, как небо от земли. Как известно, Порт-Артур и Дайрен были полностью в руках царской России и тогда и не поговаривали даже о проблеме срока аренды. Японию нужно держать в узде, и для этого Советскому Союзу необходимо соорудить на своей территории сильные военно-морские базы, для чего потребуется минимум 30 лет. Мы же хотим иметь сейчас некоторые базы для того, чтобы иметь возможность подготовиться к воспрепятствованию будущей войны. Советский Союз не хотел и не хочет нарушать суверенитет Китая. Больше того, он за этот суверенитет так же, как и за свой собственный суверенитет будет воевать с Японией.

Дайрен и Порт-Артур, как скоро выяснится, были так остро нужны гоминьдановцами для переброски – после капитуляции Японии – своих войск в Маньчжурию. И не случайно, что тут же Сун поднял вопрос о передаче Китаю всего военного имущества, которое будет захвачено у японцев. Заметим, захвачено Красной Армией, а не китайцами. Тем не менее, Сталин обещал:

- Вопрос о военном имуществе в Маньчжурии можно будет обсудить.

Опять никаких прорывов на переговорах.

На следующий день, вооружившись инструкциями из Вашингтона, составленными на основе его же рекомендаций, на прямой разговор со Сталиным по китайским проблемам вышел Гарриман. Посол без обиняков предложил выпустить совместное советско-китайское обращения к правительству США как итог переговоров, предложив в качестве проекта такого обращения его же собственный текст. Сталин сделал вид, что пропустил мимо ушей бесцеремонность гарримановской инициативы. Взглянув на проект, он не согласился с его ключевым пунктом, сводившим «преимущественные права» СССР в Маньчжурии к праву свободного транзита при недопустимости «дискриминации и преференций» в отношении любых других стран.

- Мы тоже против дискриминации, - твердо сказал Сталин. - Но что касается преференций, то советское правительство считает, что они заключаются в обеспечении преимущественных интересов Советского Союза и что они должны быть предоставлены Советскому Союзу. Без этого ничего не выйдет.

Гарриман открытым текстом заявил о поддержке Белым домом позиции Китая. На что Сталин ответил:

- Просил бы передать просьбу господину Трумэну, чтобы господин Трумэн не принимал решений, выслушав только одну из сторон – китайцев, и не выслушав советского правительства.

При этом Сталин заверил посла в том, что Дальний будет открыт для международной торговли. «Несмотря на заверения Сталина, мне трудно представить действительно свободный порт, находящийся под советским управлением», - доносил Гарриман в Вашингтон.

Сталин ничего не сказал послу, что в то время, как они вели переговоры, советские войска на границе с Японией прогревали моторы для решающего броска через границу.

Маршал Василевский рассказывал: «Накануне наступления я позвонил Верховному Главнокомандующему, чтобы доложить о готовности советских войск начать боевые действия. Поскребышев ответил, что Сталин смотрит кинофильм, и попросил меня перезвонить позднее, что я и сделал… На прошедших 8 августа, после получения боевого приказа, митингах и собраниях воины клялись с честью выполнить стоящие перед ними задачи, чтобы в кратчайшие же сроки и полностью разгромить врага.

В обращении Главкома советскими войскам на Дальнем Востоке к китайскому народу перед началом операции подчеркивалось: "Красная Армия, армия великого советского народа, идет на помощь союзному Китаю и дружественному китайскому народу. Она и здесь, на Востоке, поднимает свои боевые знамена как армия – освободительница народов Китая, Маньчжурии, Кореи от японского гнета и рабства"».

8 августа Молотов, как и обещал, в 17.00 принял Сато. Но вместо реакции на письмо о приеме принца Коноэ, посол услышал нечто для него шокирующее: заявление советского правительств о вступлении со следующего дня в войну с Японией.

- После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны, - читал Молотов. - Требование трех держав – Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая - от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией. Тем самым предложение Японского правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву. Учитывая отказ Японии капитулировать, союзники обратились к Советскому правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем сократить сроки окончания войны, сократить количество жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира. Верное своему союзническому долгу, Советское правительство приняло предложение союзников и присоединилось к заявлению союзных держав от 26 июля сего года.

Советское правительство считает, что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германий после ее отказа от безоговорочной капитуляции.

Ввиду изложенного советское правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией.

Посол Сато даже не сразу понял, о чем шла речь, и просил пояснить основные положения заявления. Молотов, выразив сожаление таким развитием событий, разъяснил, что Япония являлась одним их агрессивных государств, никак не закончит войну, хотя Германия уже давно капитулировала. Надо ускорить завершение войны и восстановить мир. Японские дипломаты умеют сохранять лицо. Сато выразил благодарность и признательность Молотову за то, что он сделал для него за время пребывания в Москве и попросил разрешение пожать на прощание руку.

Затем Молотов вместе с Антоновым ознакомили послов и руководителей военных миссий США и Великобритании с заявлением, переданным Японии. Нарком подчеркнул, что хотя у СССР не было возможности начать военные действия раньше середины августа, советское руководство решило выполнить свое изначальное обещание о трехмесячном сроке со дня победы над Германией.

- Теперь мы можем возвращаться домой! - радостно сообщил Гарриман сотрудникам посольства, считая свое главное дело в Москве успешно выполненным.

Гарриман направил соответствующее послание Трумэну, который писал в мемуарах: «Молотов послал за послом Гарриманом 8 августа и объявил ему, что Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией с 9 августа. Этот шаг нас не удивил. Именно сбрасывание нами ядерной бомбы на Японию заставило Россию пересмотреть свою позицию на Дальнем Востоке. Послание от Гарримана, информировавшее меня об этом неожиданном изменении в поведении русских, пришло ко мне в середине дня 8 августа, и я тут же созвал специальную пресс-конференцию. Адмирал Леги и госсекретарь Бирнс были рядом, когда я встретился с корреспондентами. В моем заявлении было всего четыре фразы:

- Хочу сделать только простое заявление. Я не могу созвать сегодня регулярную пресс-конференцию, но объявление настолько важно, что я решил вас позвать. Россия объявила войну Японии. Это - все.



В 18.10 по московскому времени (на Дальнем Востоке это уже было 9 августа) советские войска перешли границу.