Разгромить Японию

В полночь с 10 на 11 августа Молотов пригласил в свой кремлевский кабинет Гарримана и Керра и проинформировал послов:

- Судя по заявлению японского правительства, капитуляция явно не безоговорочная. Ответом Советского правительства будет продолжение наступления.

У Гарримана сложилось «твердое ощущение», что Молотов «вполне желал бы продолжения войны».

- Советская армия продвинулась в Манчжурии на 170 километров, - продолжил нарком. – И наступление продолжается.

В этот момент в кабинет впустили американского министра-посланника Джорджа Кеннана, который принес подготовленный в Вашингтоне ответ Трумэна на мирное предложение Токио, к которому предлагалось срочно присоединиться и Советскому Союзу.

Президент консультировался с Москвой скорее для проформы, поскольку уже твердо решил действовать самостоятельно. Но ему надо было остановить продвижение советских войск в Маньчжурии. Молотов обещал дать ответ на следующий день «после согласования с правительством». Но послы настаивали на немедленной реакции.

В два часа ночи, посоветовавшись с «правительством», то есть со Сталиным, Молотов вновь пригласил их в кабинет.

- Советское правительство, - сказал он, - готово присоединиться к американскому заявлению при условии, что в нем будет сказано о готовности союзных держав достичь соглашение о кандидатуре или кандидатурах представителей Союзного Верховного Главнокомандования, которым будут подчинены японский император и японское правительство.

В Кремле имели в виду предложить в дополнение к Макартуру кандидатуру Василевского. Гарриман не имел на сей счет никаких инструкций, но он прекрасно знал и полностью разделял твердый настрой Белого дома и военных на сохранение полного американского единоначалия в Японии.

Поэтому его реакция была подчеркнуто раздраженной и непреклонной. Он буквально вскипел от возмущения:

- Советское правительство не может претендовать на право вето в этом вопросе. Что же касается главнокомандующего союзников, то им, несомненно, будет генерал Макартур. Советский Союз не может предъявлять таких претензий после всего лишь двух дней войны с Японией. Соединенные Штаты сковывали японские силы, не давая японцам возможности напасть на Советский Союз в самое тяжелое для него время.

Молотов не остался в долгу:

- Я считаю совершенно неуместными такие речи, господин Гарриман. Я мог бы в таком случае привести пример европейской войны, в которой Советский Союз вел борьбу один на один в течение трех лет.

Гарриману не пришло в голову и то, что на протяжении всех лет войны США с Японией миллионная армия микадо была скована у советской границы. Посол продолжал твердить о неприемлемости советских требований. «После очень жаркой перепалки», как докладывал о беседе сам Гарриман, Молотов все же настоял на передаче ответа правительству США.

Но после этого нарком обсудил со Сталиным разговор с американским послом, и они решили смягчить советскую позицию. Не успел Гарриман вернуться в посольство, как позвонил Павлов. Молотов готов устранить возникшее «недоразумение»: с самого начала Кремль имел в виду именно консультации по поводу назначения главнокомандующего, а не что-то иное.

- А где же упоминание об одной кандидатуре командующего, а не нескольких? – не унимался посол.

Молотову еще раз взял паузу, чтобы связаться со Сталиным. В итоге советская сторона – по телефону - отказалась от каких-либо возражений на текст американского проекта ответа японцам. Гарриман, тем не менее, не унимался и продолжал настаивать на письменном подтверждении достигнутой договоренности. Наутро он получил и его.

Окончательный вариант «совместного» ответа японцам был направлен из Вашингтона 11 декабря без дальнейших согласований с Москвой. Сталину и Молотову оставалось только смириться с этим фактом. Как и с последовавшим 12 августа назначением Макартура Верховным Главнокомандующим в Японии. Генерал Дин назовет эту ночную схватку «самой важной победой Гарримана в Москве».

Американский ответ отправили в Токио через японское посольство в Швейцарии. Пока же американские бомбардировщики продолжили уничтожать японские города. За исчерпанием арсенала атомных бомб это продолжили делать с помощью обычных.



Ночная дипломатическая схватка лишний раз доказала советскому руководству, что, как и в Европе, добиваться достигнутых на бумаге договоренностей придется исключительно на поле боя.

Наши войска стремительно продвигались вперед. «Передовые части Забайкальского фронта уже в 11 августа подошли к западным склонам Большого Хингана, а подвижные войска главной группировки преодолели его и вышли на Центрально-Маньчжурскую равнину. Форсирование Хинганского хребта явилось подвигом, не имевшим себе равных в современной войне», - справедливо замечал Василевский.

Крупные успехи в Маньчжурии позволили советскому командованию 11 августа начать наступление на Южном Сахалине.

Операцию проводили войска 56-го стрелкового корпуса 16-й армии 2-го Дальневосточного фронта и Северная Тихоокеанская флотилия. Южный Сахалин обороняла входившая в состав 5-го фронта со штабом на острове Хоккайдо усиленная 88-я Карафутская пехотная дивизия, насчитывавшая 20 тысяч человек. Боевые действия на Сахалине начались прорывом мощного Котонского укрепленного района протяженностью 12 км по фронту и до 30 км в глубину.

Советским войскам пришлось действовать в крайне сложной лесисто-болотистой местности, наступление велось вдоль единственной грунтовой дороги, которая связывала Северный Сахалин с Южным и проходила между каменистыми отрогами гор и заболоченной долиной реки Поронай.

По мере наступления советских войск активизировались американо-китайские игры, призванные затруднить действия Москвы.

Высокую активность развивал посол Гарриман, пытавшийся вносить свой вклад в американскую военную стратегию в Японии. Накануне он направил Трумэну срочную телеграмму с рекомендациями, которые явно шли вразрез с ялтинскими соглашениями: «Генерал Маршалл и адмирал Кинг говорили мне в Потсдаме относительно высадки [американского десанта] в Корее и Дайрене в том случае, если японцы сдадутся до того, как советские войска оккупируют эти районы. Принимая во внимание поведение Сталина: он предъявляет завышенные требования Сун Цзывэню, я рекомендую осуществить эти высадки до принятия капитуляции японских войск - по крайней мере на Квантунском полуострове и в Корее. Я не считаю, что мы имеем какие-либо обязательства перед Советами в отношении любой зоны действий советских вооруженных сил. Генерал Дин согласен с этим». То есть, Гарриман предлагал, чтобы Порт-Артур и Дальний оккупировали американские войска.

Начиналась хорошо знакомая по последним неделям войны в Европе «гонка» с целью опередить с занятием тех территорий, которые предназначались для действий советских войск. 11 августа Трумэн отдал приказ оккупировать порт Дальний после капитуляции Японии, «если к тому времени он еще не будет захвачен силами советского правительства». Эта директива президента, изданная еще до решения судьбы Дальнего в ходе советско-китайских переговоров и предусматривавшая, по сути, его захват независимо от их исхода, могла иметь следствием крайне серьезное столкновение между СССР и США. К счастью, американский десант проиграл в необъявленной «гонке за Дальний».

С подачи из Вашингтона Чан Кайши 11 августа выступил с требованием к японским войскам капитулировать только перед китайскими правительственными войсками, которые в экстренном порядке на американских самолетах и кораблях перебрасывались из западных и юго-западных районов страны в Шанхай, Нанкин, Пекин, Тяньцзинь, Гуанчжоу и другие крупные города.

В тот же день и командующий войсками КПК Чжу Дэ отдал приказ всем войскам 8-й и 4-й Новой армии, дислоцированным в Северном и Центральном Китае, о переходе в наступление на всех фронтах, чтобы «быть готовыми принять капитуляцию». В ответ Чан Кайши приказал коммунистам «оставаться на своих позициях вплоть до получения инструкций». Повсеместно начались столкновения вооруженных сил компартии с гоминьдановскими войсками.

Стремительное изменение ситуации на территории Китая заставляло форсировать советско-китайские переговоры, которые продолжались в Кремле. Молотов принял Сун Цзывэня и Ван Шицзе. Камни преткновения – что считать «железнодорожной собственностью», кто будет назначать начальников железных дорог, будут ли перевозимые по территории Китая советские военные грузы сопровождаться военным эскортом, каков будет статус Дайрена. Вновь договорились продолжить на следующий день.

Но и в тот день в Москве произошло неординарное событие.



Сталин после Потсдама уже не увидится с действующим президентом США. Но он виделся с президентом будущим. 11 августа в Москву прилетел генерал Дуайт Эйзенхауэр.

Историю появления Эйзенхауэра в Москве рассказывал и он сам, и Жуков. Наш маршал более скупо: «Во время Потсдамской конференции И.В. Сталин вновь заговорил со мной о приглашении в Советский Союз Д. Эйзенхауэра. Я предложил пригласить его в Москву на физкультурный праздник, который был назначен на 12 августа… Поскольку он являлся моим официальным гостем, я должен был вместе с ним прибыть в Москву и сопровождать его в поездке в Ленинград и обратно в Берлин.

С Д. Эйзенхауэром в Москву выехали его заместитель генерал Клей, генерал Дэвис, сын Д. Эйзенхауэра – лейтенант Джон Эйзенхауэр и сержант Л. Драй».

Свой первый и единственный визит в Москву Эйзенхауэр запомнил хорошо. «2 августа президент и сопровождавшие его лица выехали из Германии в Соединенные Штаты, - напишет Айк в мемуарах. - Спустя несколько дней мне сообщили из Вашингтона, что генералиссимус Сталин направил мне приглашение посетить Россию… Генералиссимус предложил, чтобы в рамки моего визита вошла дата 12 августа. Это был день национального спортивного праздника в Москве. Я был рад предоставившейся мне возможности увидеть страну, в которой никогда до этого не бывал, но еще больше я был рад тому, что это означало, что Советское правительство было в такой же мере заинтересовано в развитии дружественных контактов, как и мы. Я быстро ответил согласием, и мне сообщили, что официально я буду гостем Маршала Жукова во время моего пребывания в Москве и что он будет сопровождать меня из Берлина в Москву.

Когда известие о моей предстоящей поездке разошлось по штабу, буквально десятки сотрудников выразили просьбу сопровождать меня. Принимая во внимание ограниченные возможности для размещения в Москве, я взял с собой в поездку только генерала Клея и моего старого друга бригадного генерала Т. Дейвиса. В качестве адъютанта на время поездки я хотел взять моего сына Джона, лейтенанта, который уже несколько месяцев служил на Европейском театре военных действий. Командир отпустил его. Сержант Леонард Драй, находившийся при мне всю войну, также вошел в нашу группу».

Если раньше Эйзенхауэр был уверен, что по вызванным войной разрушениям ничто не может сравниться с Германией, то пролетев из Берлина в Москву на очень низкой высоте, он кардинально изменил свое мнение. «От Волги до западных границ почти все было разрушено. Когда мы в 1945 году летели в Россию, я не видел ни одного целого дома между западной границей страны и районами вокруг Москвы… Некоторые крупные города были просто стерты с лица земли».

По прибытии в Москву, повествовал Эйзенхауэр, «нас разместили в американском посольстве у моего доброго друга Аверелла Гарримана, бывшего в то время американским послом. Нашей хозяйкой была его очаровательная дочь Кэтлин».

Жуков писал, что «Сталин приказал начальнику Генерального штаба А.И. Антонову познакомить его со всеми планами действий наших войск на Дальнем Востоке». И действительно, Эйзенхауэр подтвердит: «Мой визит в Москву начался со встречи с генералом Антоновым, начальником Генерального штаба Красной Армии. Он провел меня на свой командный пункт, рассказал о положении войск на Дальнем Востоке и показал детальный план кампании, которая была начата всего несколько дней назад».

Антонову было чем похвалиться.