Разгромить Японию

К полудню 15 августа все население Японии – от мала до велика - собралось около радиоприемников у себя дома, у репродукторов, висевших на деревенских площадях, чтобы услышать слова императора. В 12.00 все радиостанции страны передали в записи обращение Хирохито. Впервые в японской истории монарх обращался непосредственно к своим подданным.

Многие стояли на коленях, кланяясь в направлении, откуда исходил голос божественного микадо – голос, которого они никогда раньше не слышали. А многие не могли понять его архаичный язык.

Император говорил о тех идеалах, за которые сражалась и вынесла столько лишений страна. Военная обстановка развивалась «не обязательно в пользу Японии». Хирохито призвал «перенести непереносимое» и принять поражение, чтобы «вымостить путь к великому миру для всех грядущих поколений».

По всей стране люди, и кто приветствовал Великую восточноазиатскую войну, и кто страдал от ее ужасных последствий, думали о будущем – своем и всей нации.

Офицеры и солдаты слушали слова императора со слезами на глазах. «Самовосприятие расы Ямато имело много схожих черт с самовосприятием Herrenvolk – расы господ у нацистов, - замечал Энтони Бивор. - Демонстрируя отношение, напоминающее немецкую армию после Первой мировой войны, многие японские солдаты продолжали убеждать себя, что "Япония проиграла войну, но не проиграла ни одной битвы"».

Военный министр Анами покончил жизнь самоубийством. Но директивы войскам капитулировать не было отдано.

Многие летчики сели за штурвалы, чтобы отправиться в последний полет и совершить акт «героического самопожертвования». Большинство из них были перехвачены и сбиты американскими истребителями.

В Токио вице-адмирал Ониси, крестный отец «камикадзе», прослушав в штабе флота обращение императора, вернулся домой и написал открытое письмо молодежи Японии. Выразил признательность душам погибших пилотов его Специального атакующего корпуса, извинился за свою неспособность достичь победы и призвал молодых людей следовать словам императора и прилагать усилия к достижению мира.

После этого Ониси вынул из ножен меч и вспорол свой живот крест-накрест. Умирая, он своей кровью написал на татами, лежавшем на полу, последнее стихотворение:

«Обновленная и ясная луна сияет
После страшной бури».

В это же время в тюрьме Киото слушал императора Каваками Хадзимэ, известный экономист и политик, арестованный еще в 1930-е годы за принадлежность к запрещенной подпольной коммунистической партии и потерявший здоровье в застенках. Он тоже предался поэтическому творчеству:

«Ах, какое счастье,
Почему-то прожив достаточно долго,
Увидеть этот чудный день,
Когда прекращено сраженье.

Теперь я тоже
Сползу со своего ложа страданий,
Чтобы увидеть свет
В расчистившемся небе».

В тот момент, когда речь микадо транслировалась по радио, японские войска продолжали оккупировать более половины территории собственно Китая, где война шла уже четырнадцать лет. Пожалуй, нигде радость не была большей, чем в этой многострадальной стране. Событие было встречено в Китае фейерверками и уличными шествиями, слезами и застольями, боем барабанов и звуками гонгов.

Чан Кайши написал в дневнике: «Сегодня утром получил текст безоговорочной капитуляции вражеского государства. Чувствую только глубокую благодарность Всевышнему за его огромную милость и мудрость во время войны».

Мао Цзэдун тоже радовался. Но он уже предпринимал усилия, чтобы закрепить свои позиции в послевоенном Китае. Мао направил радиограмму Чан Кайши, где потребовал отменить его приказ армиям КПК «оставаться на своих позициях», признав его ошибочным. Естественно, генералиссимус и не подумал идти навстречу коммунистам.

В тот день 18-я армейская группа коммунистов освободила крупный город Калган. На это главнокомандующий гоминьдановскими сухопутными силами генерал Хэ Инцинь, ответственный за вопросы, связанные с капитуляцией, потребовал от японцев (!) с боем вернуть себе этот город и удерживать его до тех пор, пока к нему не подойдут войска Чан Кайши.



В Маньчжурии Квантунская армия продолжала активные боевые действия.

Штеменко писал: «14 августа, когда советские армии, преодолев тайгу, горы и пустынные степи, стремительно ринулись по Маньчжурской равнине, оно (японское правительство – В.Н.) объявило о своем решении принять условия Потсдамской декларации и капитулировать перед союзниками. Однако никаких конкретных приказов на сей счет Квантунской армии, а также другим войскам и флоту не последовало. По донесениям с фронтов, японские дивизии и гарнизоны продолжали борьбу.

Генштаб доложил о сложившейся обстановке Верховному Главнокомандующему. Сталин отнесся к этому довольно спокойно, приказал нам выступить в печати с разъяснением фактического положения на фронтах, а войскам дать указание – продолжать активные боевые действия, пока не состоится безоговорочная капитуляция противника».

В оперативной сводке командования Красной армии за 15 августа сообщалось: «Войска 1-го Дальневосточного фронта, преодолевая сопротивление противника в трудных условиях горно-лесной местности, продолжали наступление и заняли несколько населенных пунктов к северо-востоку от города Муданьцзян.

Войска 2-го Дальневосточного фронта, продолжая наступление по обоим берегам руки Сунгари, во взаимодействии с Амурской речной флотилией, с боями овладели городами Каоличжэнь, Лянцзянкоу, Синьчжунчжэнь и Баоцин.

Войска Забайкальского фронта с боем заняли города Хуадэ, Канбао, Чжанбэй и Долонор. Одновременно войска фронта продолжали наступление к востоку от горного хребта Большой Хинган и продвинулись вперед на 20-30 километров». Кровопролитные бои шли также в тылу быстро продвигавшихся вперед советских войск. Маршал Мерецков рассказывал: «Некоторые укрепрайоны сопротивлялись долго. Мы были уже у Харбина и Мукдена, а в тылу у нас японские солдаты отдельных узлов сопротивления, окруженные со всех сторон, все еще вели безнадежное для них сражение.

Позднее, просачиваясь через линию боевых действий мелкими группами, они переходили к диверсионным действиям… Во многих местах японцы при отходе широко использовали первоначально команды смертников – солдат, заранее обреченных на гибель… В боях под станцией Мадаоши мы насчитали до двухсот смертников, которые, обвязавшись сумками с толом и с ручными гранатами, ползли по полю в зарослях густого гаоляна и бросались под наши танки. Эти «живые мины» были, конечно, достаточно опасны. Впрочем, наши войска заранее подготовились к такой тактике противника и быстро парализовали его действия… Что касается японского офицерства, то оно оказалось гораздо более трезвым, чем мы думали. Например, мы почти не встречали случаев самоубийства посредством харакири.

Авиация фронта (9-я воздушная армия во главе с генерал-полковником авиации И.М. Соколовым) вела боевую работу в благоприятных условиях, при почти полном отсутствии противодействия со стороны авиации противника».

Сразу же после согласия Японии на капитуляцию в Вашингтоне разработали ее военные условия, которые были изложены в президентском приказе генералу Макартуру. В нем, в частности, указывалось, кому должны были сдаваться японские войска на различных театрах боевых действий.

Приказ был направлен президентом Сталину 15 августа (получен 16-го): «1а) Старшие японские командующие и все наземные, авиационные и вспомогательные силы, находящиеся в Китае (за исключением Маньчжурии), на Формозе и во Французском Индокитае севернее 16 градуса северной широты, должны сдаться генералиссимусу Чан Кайши.

b) Старшие японские командующие и все наземные, морские, авиационные и вспомогательные силы, находящиеся в пределах Маньчжурии, Кореи севернее 38 градуса северной широты и на Карафуто, должны сдаться Главнокомандующему советскими вооруженными силами на Дальнем Востоке

с) Старшие японские командующие и все наземные, морские, авиационные и вспомогательные силы, находящиеся в пределах Андамандских островов, Никобарских островов, Бирмы, Таиланда, Французского Индокитая южнее 16 градуса северной широты, Малайи, Борнео, Голландской Индии, Новой Гвинеи, архипелага Бисмарка и Соломоновых островов, должны сдаться Верховному союзному командующему в Юго-Восточной Азии или Главнокомандующему австралийскими вооруженными силами…

е) Императорская генеральная штаб-квартира, ее старшие командующие, а также все наземные, морские, авиационные и вспомогательные силы, находящиеся на главных островах Японии и на примыкающих к ним мелких островах, в Корее южнее 38 градуса северной широты и на Филиппинах, должны сдаться Главнокомандующему сухопутными вооруженными силами Соединенных Штатов на Тихом океане».

Таким образом, в зону капитуляции перед советским командованием американцы соблаговолили включить Маньчжурию, Корею севернее 38 параллели и Сахалин (Карафуто). Но на Курильских островах, отходивших к СССР согласно условиям ялтинского протокола, - по умолчанию - капитуляцию японцев должна была принимать американская сторона. И дело было, конечно, не в «забывчивости»: на исключении Курил настаивало оперативное управление американского Комитета начальников штабов, которое добивалось закрепления за США хотя бы части Курильских островов, в том числе для создания там своей авиабазы. Бирнс возражал, считая, что «мы обещали передать Курилы русским и не можем отказаться от своего обещания». Но в конечном счете военные взяли верх. Трумэн подписал приказ. Он передавался в Москву скорее для информации, чем для согласования.

Еще больше обострили ситуацию неуклюжие или сознательно провокационные действия американского военного представителя в Москве генерала Джона Дина. Получив от ОКНШ информацию о принятии Японией условий безоговорочной капитуляции вместе с приказом Макартура о прекращении наступательных операций, он передал его в советский Генштаб. Это создало в Москве полное впечатление того, что Макартур приказывает советским войскам остановить наступление. В отправленном на следующий день ответе Антонов, указав на «странность этой ситуации, счел демарш Дина "недоразумением"». Начальник Генштаба также попросил передать, что такой приказ советским войскам может отдать только главком советских войск на Дальнем Востоке.

Молотов в тот день пригласил Гарримана и заявил, что советская сторона не рассматривает сделанные Токио заявления как акт капитуляции и продолжит боевые действия, пока император не издаст соответствующий акт.

Но 15 августа американцы дали еще одну размашистую оплеуху Кремлю. Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» привела в деталях и лицах описание встречи Молотова с Гарриманом и Керром ночью с 10 на 11 августа с последовавшими событиями. Версия газеты звучала: «Советские официальные круги считали, что главнокомандующим должен быть представитель Красной Армии… Через два часа после окончания длительных и горячих дебатов Советский Союз взял обратно свое требование и согласился принять американского верховного главнокомандующего в Японии». Информация о разговорах в Кремле, которые носила сугубо конфиденциальный характер, могла «утечь» исключительно от Гарримана.

Молотов не мог оставить эту историю без ответа. Речь шла не только о приличиях в союзнических отношениях, но и о престиже великой державы – Советского Союза, который американцы якобы поставили на место. Молотов собственноручно составил текст опровержения ТАСС, где аккуратно изложил суть состоявшегося «обмена мнениями», опустив только одну деталь – предложение им кандидатуры Василевского. ТАСС также подчеркивало, что «назначение генерала Макартура состоялось "после консультаций с Советским правительством", которое изначально не возражало против этой кандидатуры. "Сообщение газеты «Нью-Йорк геральд трибюн», о том, что советские официальные круги считали, что верховным главнокомандующим должен быть представитель Красной Армии и что якобы такое требование было предъявлено Советским правительством Американскому правительству, является вымышленным"».