Часть 1. Путь в Потсдам

Время конференции и детали ее проведения стали предметом интенсивнейшей переписки между тремя столицами, а вся история ее подготовки была похожа на детектив.

Главным возмутителем спокойствия выступал Черчилль, который максимально торопил события. Он объяснял свои мотивы так: «Главной причиной, почему я стремился приблизить дату конференции, был, конечно, предстоящий отвод американской армии от той линии, до которой она дошла в ходе военных операций, в зону, предписанную соглашением об оккупации… Изменившееся отношение России к нам, постоянные нарушения соглашений, достигнутых в Ялте, стремительный бросок с целью захвата Дании, удачно предотвращенный своевременными действиями Монтгомери, посягательства в Австрии, угрожающее давление маршала Тито в Триесте – все это, как казалось мне и моим советникам, создавало совершенно новую обстановку, отличающуюся от той, какая существовала два года назад, когда решался вопрос о зонах оккупации». Черчилль не стал акцентировать внимание на другом своем мотиве: конференция союзников была бы для него лучшей формой избирательной кампании.

Сталин, как увидим, не возражал против любой даты, выговаривая только для себя возможность принять участие в Параде Победы. Но не спешил и Трумэн - по причинам, которые мы скоро поймем.

Черчилль настойчиво призывал президента Трумэна к скорейшей встрече тройки. В телеграмме от 6 мая, ссылаясь на тщетность своего последнего обращения к Сталину по польскому вопросу, премьер отметил, что «далее решить вопросы путем переписки вряд ли возможно и следует как можно скорее провести встречу трех глав правительств». 11 мая Черчилль повторил свой запрос Трумэну: «1. Я считаю, что мы должны вместе или по отдельности в один и тот же момент обратиться к Сталину с приглашением встретиться с нами в июле в каком-нибудь неразрушенном городе Германии, о котором мы договоримся, чтобы провести трехстороннее совещание. Нам не следует встречаться в каком-либо пункте в пределах нынешней русской военной зоны. Мы шли ему навстречу два раза подряд. Мы беспокоим их своей цивилизацией и нашими методами, отличающимися от их методов. Но все это значительно ослабеет, когда наши армии будут распущены. 2… Поэтому прошу Вас, приезжайте сюда в первые дни июля, а затем мы вместе поедем на встречу с Дядей Дж. в любое место, признанное наилучшим за пределами оккупированной русскими территории, куда его можно будет уговорить приехать. Тем временем я горячо надеюсь, что американский фронт не отойдет назад от согласованных сейчас тактических линий».

Трумэн ответил, что «предпочел бы, чтобы встречу предложил Сталин, и выразил надежду, что наши послы убедят его выступить с таким предложением. Далее Трумэн указывал, что он и я должны отправиться на эту встречу по отдельности, во избежание каких-либо подозрений в «сговоре». Он выразил надежду, что по окончании конференции сможет посетить Англию, если позволят его обязанности в Америке».

После чего британский премьер 12 мая направил президенту Трумэну уже частично процитированную выше телеграмму, которую сам же называл телеграммой «железного занавеса». «Из всех государственных документов, написанных мною по этому вопросу, - подчеркивал Черчилль, - я предпочел бы, чтобы обо мне судили именно на основании этого послания:

«1. Я глубоко обеспокоен положением в Европе. Мне стало известно, что половина американских военно-воздушных сил в Европе уже начала переброску на Тихоокеанский театр военных действий. Газеты полны сообщений о крупных перебросках американских армий из Европы… Каждый может понять, что через очень короткий промежуток времени наша вооруженная мощь на континенте исчезнет, не считая умеренных сил, необходимых для сдерживания Германии…

3. Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него. Можно почти не сомневаться в том, что весь район восточнее линии Любек, Триест, Корфу будет в скором времени полностью в их руках. К этому нужно добавить простирающийся дальше огромный район, завоеванный американскими армиями между Эйзенахом и Эльбой, который, как я полагаю, будет через несколько недель – когда американцы отступят – оккупирован русскими силами….

4. Тем временем внимание наших народов будет отвлечено навязыванием сурового обращения с Германией, которая разорена и повержена, и в весьма скором времени перед русскими откроется дорога для продвижения, если им это будет угодно, к водам Северного моря и Атлантического океана.

5. Безусловно, сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или выяснить наши с ней отношения, прежде чем мы смертельно ослабим наши армии или уйдем в свои зоны оккупации. Это может быть сделано только путем личной встречи».

Была ли известна тогда Сталину переписка между Трумэном и Черчиллем? Да, и не только она. Первый секретарь британского посольства в Вашингтоне Дональд Маклин – один из участников легендарной «кембриджской пятерки» - потоком слал в Москву донесения. Лишь за первое полугодие 1945 года только по телеграфу в центр было передано содержание 191 секретного документа и 26 агентурных сообщений, из которых 146 были доложены Сталину и другим руководителям страны.

Трумэн в телеграмме от 12 мая все еще стоял за подталкивание Сталина через посольства своих стран в Москве, оставив вариант прямого обращения к нему про запас. Премьер нехотя согласился: «Время на его стороне, если он будет окапываться, пока наша сила тает». Однако поскольку ни Гарримана, ни Керра в Москве в тот момент не было, посольский вариант реализовывать было некому. В послании Трумэну от 15 мая Черчилль предложил было взять инициативу на себя: «Я, пожалуй, рискну нарваться на грубость Сталина и пошлю ему телеграмму с призывом к трехсторонней встрече», но так и не собрался это сделать.

Тем временем советники Трумэна – Гарриман, Гопкинс, Дэвис – также подталкивали президента к новой встрече «Большой тройки». Особую активность проявлял Дэвис, встревоженный ухудшением межсоюзных отношений. Он также взял на себя роль конфиденциального посредника между Белым домом и Кремлем. Еще 2 мая Дэвис направил доверительное письмо Молотову, в котором говорилось о необходимости личной встречи Трумэна и Сталина. Нарком согласился с принципиальной важностью «личного контакта глав наших правительств», но не стал ангажироваться, видимо, ожидая более конкретного и авторитетного предложения.

13 мая Дэвис имел новую подробную беседу наедине с президентом, убеждая его в необходимости поиска компромисса в прямых переговорах со Сталиным. «Он, - записал в своем дневнике Трумэн, - предложил послать телеграмму Молотову для Сталина с предложением встречи между мною и Сталиным на Аляске или в Сибири».

Грю зафиксировал в дневнике 15 мая монолог Гарримана на совещании у президента, на котором присутствовал еще и Болен:

- Наши отношения с Россией являются проблемой номер один, способной повлиять на будущее человечества, но сейчас разрыв между нашими двумя странами увеличивается. Дополняют общую картину специфические и неотложные вопросы, такие, например, как обращение с Германией на трехсторонней основе, учреждение Контрольного совета и т.д., по которым совместно с Россией не было достигнуто никакого прогресса. Конечно, есть еще и польский вопрос, и многие другие. Создание базы будущих отношений с Россией и урегулирование этих конкретных неотложных вопросов может быть достигнуто только на трехсторонней конференции, и, чем больше будет затягиваться начало этой встречи, тем хуже… Если встреча состоится до того, как большая часть этих войск будет выведена из Европы, атмосфера будет в этом случае более дружественной и шансы на успех возрастут. Сталин не получает правдивой информации ни от Молотова, ни от кого-либо из других свои людей, и в результате его подозрительность в отношении наших мотивов, которые он объясняет желанием лишить его плодов победы, увеличивается.

Трумэн поддержал мысль о «крайней желательности» встречи, но тут же отказался ускорить ее созыв, сославшись на перегруженность внутриполитической повестки дня и подготовку бюджета. Кроме того, он предложил дождаться ответа Сталина на обещанный запрос Черчилля. В качестве возможного места встречи президент упомянул было Аляску, но его советники вежливо отговорили его от этой идеи, предлагая взамен Германию или Австрию. Они мотивировали это тем, что Сталин не согласится ехать туда, где у него не будет надежной оперативной связи с Москвой.

Президент ничем не выдал своего решения затянуть созыв конференции. Но ближайшему кругу и военной верхушке было ясно: он стремился сесть за стол переговоров со Сталиным, имея перевес, который могло дать ядерное оружие. Его испытание было назначено на середину июля. 15 и 16 мая в Пентагоне и Госдепартаменте проходили встречи Грю, Стимсона и Маршалла. На них определялось оптимальное время конференции с таким расчетом, чтобы, как выразился Стимсон, сесть «за карточный стол, имея козырного туза на руках».

16 мая на пресс-конференции президент впервые публично заявил о возможности встречи трех лидеров.

«В Вашингтоне Иден согласно моему желанию обратился 14 мая к генералу Маршаллу и Стимсону с запросом по поводу отвода американских войск из Европы. Генерал в целом высказался успокоительно. Фактические цифры отвода войск на ближайшие несколько месяцев не превысят 50 тысяч человек в месяц из общего числа в 3 миллиона человек».

Вместе с тем Трумэн, не дожидаясь у моря погоды, 13 мая одобрил инициативу Дэвиса неофициально прозондировать реакцию Кремля. 14 мая Дэвис обратился напрямую к Сталину - через советское посольство и в обход Госдепартамента, - подтвердив согласие Белого дома на двустороннюю встречу Трумэна со Сталиным «за день-два до официальной встречи, которая, если она будет после этого необходима, может состояться в том же месте согласно плану».

«Я смею заверить Вас, - заключал Дэвис свое послание Сталину, - что если бы Вы и он смогли иметь откровенную, личную, задушевную беседу, многие из вопросов, угрожающих привести к недоразумениям, могли бы быть разрешены». 20 мая Молотов – тоже через советское посольство в Вашингтоне – информировал его о согласии Сталина, предложившего провести такую встречу «в районе Берлина». Так в переписке впервые появился намек на место встречи - Потсдам.

Намек на встречу содержался и в упоминавшемся официальном послании Трумэна от 19 мая, в котором он просил Сталина принять Гопкинса, «пока не представится возможность для нашей встречи».

Во время своей первой беседы в Кремле 26 мая Гопкинс по поручению президента сообщил о готовности Трумэна провести встречу со Сталиным «для обсуждения вопросов, вытекающих из победы над Германией». Сталин сказал, что он уже сообщил президенту о своем согласии на такую встречу в районе Берлина, имея в виду сообщение, преданное Молотовым через Дэвиса 20 мая. Гопкинс ответил, что он не в курсе этой переписки и получил соответствующее разъяснение от Молотова.

Сталин же в послании Черчиллю 27 мая предпочел представить эту идею как инициативу Трумэна. «Приехавший в Москву г-н Гопкинс поставил от имени Президента вопрос о встрече трех в ближайшее время. Я думаю, что встреча необходима и что удобнее всего было бы устроить эту встречу в окрестностях Берлина. Это было бы, пожалуй, правильно и политически. Есть ли у Вас возражения?»

Британский премьер с удовольствием откликнулся на послание, избавлявшее его от необходимости самому обращаться к Сталину с просьбой о встрече: «Я буду очень рад встретиться с Вами и Президентом Трумэном в самом ближайшем будущем в том, что осталось от Берлина. Надеюсь, что это могло бы иметь место около середины июня…

Шлю всяческие добрые пожелания. Я очень хочу поскорее встретиться с Вами».

После третьей встречи со Сталиным 28 мая Гопкинс попросил Трумэна подтвердить примерную дату начала конференции – около 15 июля – и место – окрестности Берлина. В тот же день президент подтвердил Гопкинсу согласие по обоим пунктам. 30 мая Гопкинс сообщил об этом Сталину. Тот ответил, что подготовил было послания Трумэну и Черчиллю, в которых выразил согласие на предложенную премьером дату – середину июня, но теперь готов перенести ее на 15 июля, как предлагает Президент. 20 или 24 июня готовится парад Победы, поэтому Сталин «был готов встретиться либо до парада, либо после парада».



Межу тем Черчилль обсуждал подготовку к конференции с прилетевшим в Англию Дэвисом, встречи с которым не доставили премьеру, судя по его воспоминаниям, большого удовольствия. «…Суть того, что он должен был предложить, сводилась к тому, что прежде чем встретиться со мной, президент должен сначала встретиться со Сталиным где-то в Европе. Это предложение меня поистине поразило. Мне не понравилось слово «сговор», которое президент в своей предыдущей телеграмме использовал в применении к любой встрече между ним и мной…

Во избежание недоразумений я составил официальные замечания и вручил их Дэвису с полного согласия министра иностранных дел, который к тому времени уже вернулся в Лондон».

Замечания эти, датированные 27 мая, сводились к следующему: «1. Крайне необходимо провести как можно скорее конференцию трех главных держав. Премьер-министр готов присутствовать на ней в любое время, в любом месте, приемлемом для остальных двух держав. Он надеется, однако, что Соединенные Штаты и Великобритания не сочтут необходимым отправиться на русскую территорию или в русскую зону оккупации. В Москву уже предпринималось много поездок, и последняя встреча в Ялте состоялась на русской земле. Премьер-министр заявляет, что Лондон – величайший город в мире, вынесший много тяжелых ударов во время войны, - является наиболее подходящим местом для победной встречи трех великих держав…

2. Премьер-министр встретил с некоторым удивлением переданное г-ном Дэвисом предложение о том, чтобы между президентом Трумэном и премьером Сталиным состоялась встреча в каком-то согласованном месте и чтобы представители правительства Его Величества были приглашены присоединиться к ним несколькими днями позже. Следует понять, что представители правительства Его Величества не смогут присутствовать ни на каком совещании иначе как в качестве равноправных партнеров с самого его начала. Такое положение, несомненно, было бы достойно сожаления. Премьер-министр не видит никакой необходимости поднимать спор, столь оскорбительный для Англии, Британской империи и Содружества наций…

4. Для премьер-министра было бы, конечно, более удобным, если бы встреча трех главных держав произошла после 5 июля – после того, как в Англии уже состоятся выборы. Но он не считает такое соображение сколько-нибудь сравнимым по важности с необходимостью провести эту встречу как можно скорее, прежде чем американские вооруженные силы в Европе будут в значительной своей части демобилизованы. Поэтому в случае, если удастся получить согласие премьера Сталина, он полностью готов встретиться еще 15 июня.

5. Следует помнить, что Англия и Соединенные Штаты объединены сейчас общей идеологией, а именно – свободой и принципами, изложенными в американской конституции, которые с учетом современных изменений были скромно воспроизведены в Атлантической хартии. Советское правительство придерживается иной философии, а именно - коммунизма, в полной мере использует методы полицейского правления, применяемые им во всех государствах, которые пали жертвой его освободительных объятий… Если не считать только степени силы, то между добром и злом равенства не существует. Великие дела и принципы, во имя которых страдали и победили Англия и Соединенные Штаты, это не просто проблема соотношения сил. С ними, по существу, связано спасение всего мира».

Позднее в своих мемуарах, написанных в разгар холодной войны, Трумэн отмежевался от идеи сепаратной встречи с советским лидером, хотя там же признавал, что Дэвис «точно представил мою позицию и политику Соединенных Штатов». Сам премьер холодно сообщил Трумэну 31 мая, что «не готов участвовать во встрече, которая будет продолжением Вашей встречи с Маршалом Сталиным».



Как мы уже знаем, для Трумэна выбор даты диктовался прежде всего графиком первого испытания атомного устройства, о чем по секрету президент поведал Дэвису 21 мая. Вот только Черчилль не был об этом информирован.

И потому был сильно удивлен, когда 30 мая получил письмо от Сталина: «Ваше послание от 29 мая получил. Через несколько часов после этого был у меня г-н Гопкинс и сообщил, что Президент Трумэн считает наиболее удобной датой для встречи трех 15 июля. У меня нет возражений против этой даты, если и Вы согласны с этим. Шлю Вам наилучшие пожелания». Тогда же из Кремля сообщили Трумэну: «О Вашем предложении насчет встречи трех г-н Гопкинс передал мне сегодня. Я не возражаю против предложенной Вами даты встречи трех – 15 июля».

Когда в Лондоне получили это послание Сталина, то не могли поверить своим глазам. Там усомнились в точности этой датировки, относившей встречу на месяц позже, чем предлагал Черчилль. Советскому посольству пришлось специально по просьбе англичан запросить Москву. В ответ пришло колючее указание Молотова: «Подтвердите Черчиллю через секретариат Идена, что в послании тов. Сталина от 30 мая речь идет о дате "15 июля", повторяю "15 июля". Послание тов. Сталина отпечатано и зашифровано правильно».

Первого июня Черчилль писал Сталину: «Я буду рад приехать в Берлин с британской делегацией, но я считаю, что 15 июля, повторяю – июля, месяц, идущий вслед за июнем, является очень поздней датой для срочных вопросов, требующих нашего общего внимания, и что мы нанесем ущерб надеждам и единству всего мира, если мы позволим личным или национальным требованиям помешать более ранней встрече. Хотя у меня здесь сейчас острая предвыборная борьба в самом разгаре, я не могу сравнивать свои задачи здесь со встречей между нами тремя. Я предложил 15 июня, повторяю – июня, месяц, идущий перед июлем, но если это невозможно, почему не 1 июля, 2 июля или 3 июля?»

Однако подтверждение той де даты – 15 июля - пришло в Лондон и от Трумэна. Черчилль был обижен вдвойне – и самой отсрочкой, и тем, что она была согласована американцами и русскими в обход англичан. В мемуарах Черчилль писал: «1 июня президент Трумэн сказал мне, что маршал Сталин согласен, как он выразился, на встречу «тройки» в Берлине примерно 15 июля. Я немедленно ответил, что буду рад прибыть в Берлин с английской делегацией, но что, по-моему, 15 июля, предложенное Трумэном, будет слишком поздней датой для решения неотложных вопросов, требующих нашего внимания, и что мы причиним ущерб надеждам и единству всего мира, если позволим своим личным и национальным нуждам помешать организации более скорой встречи. "Хотя у нас самый разгар напряженной предвыборной кампании, - телеграфировал я, - я не считал бы свои дела здесь сравнимыми со встречей нас троих. Если 15 июня неприемлемо, то почему бы не 1, 2 или 3 июля?" Трумэн ответил, что после тщательного рассмотрения этого вопроса решено, что 15 июля для него самый близкий срок и что меры принимаются соответственно. Сталин не хотел приближать эту дату.

Я не мог больше настаивать на этом вопросе».

1 июня Трумэн писал Сталину: «Благодарю за Ваше послание от 30 мая относительно даты нашей предстоящей трехсторонней встречи. Я уведомил Премьер-Министра Черчилля, что Вы и я согласны встретиться около 15 июля вблизи Берлина». Сталин отвечал президенту: «Ваше послание от 2 июня получил. Я уже писал Вам, что согласен на 15 июля, как на вполне подходящую дату встречи трех».

Однако даже после получения сообщений от Сталина и Трумэна относительно 15 июля Черчилль не сразу смирился. 4 июня премьер-министр писал президенту: «Я уверен, что Вы понимаете причину, почему я настаиваю на более ранней дате, скажем, 3-го или 4-го (июля). Отход американской армии к нашей линии оккупации в центральном секторе, в результате чего советская держава окажется в самом сердце западной Европы и между нами и всем тем, что находится восточнее, опустится «железный занавес», вызывает у меня самые мрачные предчувствия. Я надеялся, что этот отход, если он должен быть совершен, будет сопровождаться урегулированием важных вопросов, что могло бы послужить подлинным фундаментом всеобщего мира». Черчилль подкрепил это доводом о «своевольных действиях» русских в Вене. «Я все еще надеюсь на приближение этой даты, но если это невозможно, буду готов согласиться на 15 июля».

Однако Трумэн уже не менял своей позиции и 6 июня ответил Черчиллю: «Проанализировав ситуацию, я нашел, что 15 июля – это самая ранняя дата, когда я смогу приехать». Сталин же просто умыл руки, написал Черчиллю 5 июня: «В связи с Вашим посланием о желательности перенести встречу трех на более поздний срок, чем 15 июля, хочу еще раз сказать, что дата 15 июля была названа Президентом Трумэном. А я согласился с этой датой. Поскольку между Вами и Президентом сейчас происходит переписка по этому вопросу, я воздерживаюсь от внесения какого-либо нового предложения о дате нашей встречи».

Наконец, Черчилль успокоился и 6 июня писал Сталину: «Благодарю Вас за Ваше послание от 5 июня. Я сообщил Президенту Трумэну, что я согласен с датой, о которой Вы и он договорились, а именно с 15 июля». Но успокоился премьер лишь частично. 9 июня он продолжил прессовать Трумэна: «Хотя я в принципе согласен с нашей трехсторонней встречей в Берлине 15 июля, я надеюсь, Вы согласитесь со мной, что английская, американская и русская делегации должны будут иметь свои отведенные для них штаб-квартиры и свою собственную охрану и что должно быть подготовлено четвертое место, где мы будем собираться для совещаний. Я не мог бы в принципе согласиться, как в Ялте, чтобы мы прибыли в Берлин, - над которым, как решено, должен быть установлен контроль трех или, с французами, четырех держав, - лишь как гости советского правительства и советских армий. Мы должны обеспечить себя всем и иметь возможность встретиться на равных правах».

Трумэн предложение Черчилля поддержал. Но требовалось еще и согласие Сталина на то, чтобы союзники могли на равных распоряжаться на месте проведения конференции. Черчилль 17 июня направил ему послание: «1. Очень важно установить как можно скорее точное место предстоящей конференции, поскольку будет необходимо провести много подготовительной работы.

2. Я определенно считаю и уверен, что Вы cогласитесь, что в данном случае русская, американская и британская делегации должны иметь отдельные территории и что они должны сами провести мероприятия по подготовке помещения, организации питания, транспорта, охраны, связи и т.д. Я предлагаю, чтобы в дополнение было выделено четвертое место, в котором могли бы собираться для совещаний все три делегации. Было бы весьма ценно, если бы советское правительство провело мероприятия в отношении этого общего места встречи…

4. В связи с этим я был бы рад, если бы Вы сообщили мне как можно скорее о районе в окрестностях Берлина, который Вы предполагает избрать для конференции, а также точные участки внутри этого района, которые предполагается выделить соответственно советской, американской и британской делегациям».

Сталин согласился с предложением Черчилля, тем более что в любом случае за ним сохранялась роль хозяина: «Делегации будут размещены так, как Вы предполагаете в своем послании и как это было устроено в Крыму. Каждая делегация будет иметь свою замкнутую территорию с режимом, согласно усмотрению руководителя делегации. Район расположения всех трех делегаций – Бабельсберг, юго-восточнее Потсдама. Четвертое помещение для совместных заседаний - дворец германского кронпринца в Потсдаме.

2. Маршал Жуков будет в Берлине 28 июня. К этому времени следует направить передовые группы Монтгомери и Эйзенхауэра для осмотра и приема помещений в Бабельсберге. Передовые группы Монтгомери и Эйзенхауэра могут получить на месте все необходимые справки и разъяснения, касающиеся помещений, от генерала Круглова, известного Вашим людям по Ялте.

3. Недалеко от района расположения делегаций имеется хороший аэродром в местечке Кладов, куда и можно приземлиться».

Черчилль был удовлетворен: «Сталин согласился, что делегации должны быть размещены, как я предложил. Каждая делегация будет иметь свою собственную закрытую территорию, где будет установлен режим по усмотрению ее главы. Дворец немецкого кронпринца в Потсдаме будет использован для совместных заседаний. Поблизости имеется хороший аэродром».

Черчилль также предложил кодовое обозначение Потсдамской конференции. Он писал Сталину 15 июня: «Я предлагаю, чтобы мы пользовались условным обозначением "Терминал" для предстоящей Берлинской конференции. Согласны ли Вы?»

В английском языке это слово означает не только «вокзал». Помощник Молотова Подтрубач в своем переводе послания сделал справедливое примечание: «Английское слова "терминал" означает заключительный, конечный». Но Молотов и Сталин проигнорировали этот пророческий намек. На том же листе Молотов набросал от руки ответное послание от имени Сталина. Оно выглядело так: «Получил Ваше послание от 15 июня. С Вашим предложением о "Терминале" согласен».

Дальнейшая активность британской стороны была связана с согласованием расширения состава британской делегации. 14 июня Черчилль писал Сталину: «Так как наше совещание, которое начнется 15 июля в Берлине, состоится до объявления результатов выборов в Англии, я считаю целесообразным взять с собой г-на Эттли, официального лидера оппозиции, с тем, чтобы обеспечить полную преемственность британской политики. О своем намерении я уведомил в подобном же духе Президента Трумэна».

Сталин и Трумэн, естественно, не возражали, и Черчилль направил приглашение лидеру лейбористов Эттли: «Настоящим посылаю Вам официальное приглашение принять участие в предстоящей в ближайшем будущем трехсторонней конференции. Правительство Его Величества, конечно, должно нести ответственность за все решения, но я считал, что Вы должны прибыть как друг и советник». Эттли принял приглашение.

В Потсдаме Сталин чуть было не встретился с английским королем (Молотов встречался с ним во время визита в Лондон в 1942 году).

Черчилль поддержал идею Георга VI о его визите в Германию в период работы Потсдамской конференции. Предварительная программа предусматривала инспектирование монархом британских войск, вручение наград советским и американским командующим, а также ужин в честь глав союзных государств от имени короля. Черчилль запросил мнение союзников на сей счет, попутно предложив Трумэну и Сталину дать ответный завтрак в честь короля.

Черчилль писал Сталину 15 июня: «Во время нашего совещания Король Георг, начиная с 15 июля, будет находиться в поездке по Франции и Германии, инспектируя свои войска, причем он, вероятно, посетит американскую ставку. Он очень хотел бы иметь возможность встретиться с Вами и некоторыми советскими генералами. Поэтому он хотел бы приехать в Берлин в один из дней, когда мы будем там все вместе… Вечером он дал бы в британском секторе ужин, на который он пригласил бы Вас и других советских деятелей, а также Президента Трумэна и членов его делегации».

Трумэн охотно согласился. Но Сталин не спешил с ответом. Черчилль и без этого продолжал подготовку визита короля в Германию и предложил Генсеку 22 июня другой вариант: «Я еще раз беседовал вчера с Королем, и он высказал мысль, что, возможно, будет лучше, если он в условленный день приедет в Берлин и просто даст завтрак Вам и президенту Трумэну, включая соответствующих гостей, и затем во второй половине дня отбудет из Берлина для продолжения своей инспекционной поездки. Мне показалось, что это, возможно, будет более удобным для Вас. Прошу Вас сообщить мне точно, что Вы думаете, и будьте уверены, что при этом не будет нанесено никакой обиды».

Молотов, готовивший ответ, не стал брать на себя ответственность за окончательный вариант и препроводил Сталину свой проект ответа с припиской: «По-моему не подходит. Черчилль хочет иметь слишком легкий заработок для монарха и себя». Похоже, в Кремле восприняли этот визит как очередную предвыборную затею Черчилля. Сталин согласился с Молотовым, он не желал делать подарки премьеру, тем более что в тот момент взгляды Черчилля не были для него секретом. К тому же Сталина мог смущать и ритуал королевского приема, в котором центральная роль отводилась самому монарху.

Сталин ответил премьер-министру 23 июня: «В моем плане не предусматривалась встреча с Королем, а имелось в виду совещание трех, о котором мы ранее обменивались с Вами и Президентом посланиями. Однако если вы считаете нужным, чтобы я имел такую встречу, то я не имею возражений против Вашего плана». Англичане сразу поняли настроение Сталина, которое он не сильно и скрывал. Дневниковая запись личного секретаря короля сэра Ласелла от 25 июня: «Сталин согласился сквозь зубы, сказав, что он собирался в Берлин на встречи с Трумэном и Уинстоном и не предполагал встречаться с Королем; но если Уинстон считает этот план важным, то он готов ему последовать. Уинстон (отправившийся в предвыборную поездку) сказал, что посоветует Королю повременить с ответом, а потом сообщить Сталину, что программа визита Короля не предусматривает посещения Берлина. Тем временем я приватно запросил мнение Монти и вот что он ответил мне сегодня: он целиком поддерживает визит Короля в британскую зону, но «что касается посещения русской зоны, то я не считаю это хорошей идеей. Думаю, что это было бы неразумно. Русские – странный народ, и их порядки очень непохожи на наши; легко может возникнуть какая-нибудь неловкая ситуация. Мой совет – Королю НЕ следует туда ехать». Я с этим полностью согласен». 30 июня Ласелл добавил запись: «После вчерашнего обсуждения с Уинстоном, Король решил вообще не ехать в Германию, а вместо этого отправиться в Северную Ирландию, где уже со времени дня Победы жаждут монаршего визита».

Так Сталин фактически отменил визит монарха в Германию. Черчилль написал Сталину 1 июля: «Я очень признателен Вам за Ваш ответ. Однако Король считает невозможным совершить поездку в Германию в настоящее время, поскольку для совещания трех потребуется значительное количество секретных агентов, а также офицеров специальной службы. Он сейчас уведомил меня о своем желании в настоящее время посетить Ольстер».

Сталин предпочел не отвечать.

Последний вопрос, который волновал Черчилля накануне конференции, касался ее освещения в средствах массовой информации. 23 июня он писал Сталину: «Я предлагаю, чтобы в соответствии с прецедентом Крымской конференции представители печати не были допущены на "Терминал", но чтобы фотографам было разрешено присутствовать». И Сталин, и Трумэн с этим солидаризировались. После этого 4 июля Черчилль настаивал: «Поскольку мы все согласились с тем, чтобы представители печати не были допущены на "Терминал", я считаю, что было бы целесообразным заранее заявить об этом публично. Этим можно было бы избежать разочарования и отправки в Берлин видных представителей печати».

Трумэн 5 июля подтверждал Сталину: «В соответствии с нашей договоренностью я сегодня сообщу о том, что представители прессы не будут допущены на "Терминал" и что единственными сообщениями, которые будут исходить от "Терминала", будут те официальные коммюнике, которые будет решено публиковать время от времени». Сталина не надо было долго уговаривать, и 6 июля он отвечал: «С Вашим предложением предупредить представителей прессы о том, что им не будет разрешено присутствовать на "Терминале", - согласен».

Провести конференцию союзников прямо в поверженном Берлине было смелой идеей. Но нужно было еще найти хоть какое-то целое место в германской столице. Такая задача была поставлена перед маршалом Жуковым, который вспоминал: «Вскоре к нам прибыла группа ответственных работников Комитета госбезопасности и Наркомата иностранных дел для подготовки предстоявшей конференции. Я объяснил им, что в Берлине нет надлежащих условий для проведения конференции глав правительств, и предложил ознакомиться с районом Потсдама.

Потсдам тоже был сильно разрушен, размещать там делегации было трудно. Единственное большое здание, которое уцелело, был дворец германского кронпринца. Здесь было достаточно помещений для заседаний и работы многочисленных экспертов и советников.

Для расквартирования глав делегаций, министров иностранных дел, основных советников и экспертов хорошо подходил пригород Потсдама – Бабельсберг, почти не пострадавший от бомбежек… Москва санкционировала наше предложение о подготовке конференции в районе Потсдама. Дали свое согласие на проведение этой конференции в этом районе англичане и американцы».

Потсдам находился в советской зоне оккупации, и все заботы по организации конференции, по обеспечению безопасности лежали на нашей стороне. Местом конференции был выбран дворец Цецилиенхоф. Серов рассказал почему: «Ездил выбирать помещение для Потсдамской конференции с генералом Добрыниным. Остановились на дворце сына Вильгельма, который расположен в Потсдаме, в парке Сан-Суси.

Парк большой, несколько квадратных километров, дворец в готическом стиле, правда, не на наш вкус, но главное все есть. Зал для заседаний с хорами. Крыло и комнаты для размещения тов. Сталина и его охраны, а также МИДовцев и сопровождающих, которые приедут.

Потом я сказал Жукову, и поехали с Жуковым и Соколовским посмотреть. В основном понравилось. Главное, в стороне от шумных улиц. Донесли в Москву об этом».

29 мая начальник охраны Сталина генерал Власик одобрил выбор. А 6 июня Берия подписал приказ «Об обеспечении специальных мероприятий по объектам Пальма».

На расчистку дорог и восстановление мостов в районе проведения конференции направили саперные части Красной армии и местное население. К 2 июля были отремонтированы и запущены электростанции в Бабельсберге и Потсдаме, восстановлены аэродромы Дальгов и Кладов.

За месяц сотни домов в пригороде Берлина Бабельсберге были очищены от населявшей его нацистской и деловой элиты Германии и подготовлены для членов делегаций. Сам Бабельсберг к моменту конференции был разделен на три оккупационные зоны, в которых находились войска соответствующих стран. Руководство делегаций жило на одной улице – Кайзерштрассе, - протянувшейся вдоль озера Грибницзее. Трумэну подготовили желто-красный особняк во французском стиле, который американцы назвали Маленьким Белым домом. Черчиллю – неподалеку - розовую виллу тосканского стиля. Сталин и Молотов обосновались в меньшей по размеру резиденции на Кайзерштрассе, 27, построенной в модернистском стиле архитектором Альфредом Гренандером, известным своими проектами станций берлинского метро.

Помещения, предназначенные для размещения делегаций союзников, были отремонтированы и оборудованы всем необходимым, включая скрытые микрофоны. Обслуживающий персонал - официанты, истопники, швейцары, горничные, парикмахеры, чистильщики обуви, курьеры - был привезен из Москвы. Их отбирали из сотрудников «Интуриста» оперативники II Управления НКГБ и лично начальник управления Федотов.

К 15 июня к Потсдаму и Бабельсбергу были переброшены 7 полков НКВД и 1500 опытных оперативных работников. Район проведения конференции охраняли свыше двух тысяч проверенных солдат и офицеров войск НКВД. В самом Цецилиенхофе безопасность обеспечивали 1000 солдат и 150 оперативников НКВД и НКГБ. IV Управление НКГБ под руководством Судоплатова обеспечило «очистку от враждебного элемента» окрестностей дворца и 40-километровой зоны вдоль железной дороги. Одновременно в Потсдаме и Бабельсберге начали действовать многочисленные американские и британские спецслужбы, армейские и специальные подразделения.

Берия информировал Сталина 2 июля: «НКВД СССР докладывает об окончании подготовки мероприятий по подготовке приема и размещения предстоящей конференции. Подготовлено 62 виллы (10 000 кв. метров и один двухэтажный особняк для товарища Сталина: 15 комнат, открытая веранда, мансарда, 400 кв. метров). Особняк всем обеспечен, есть узел связи… Весь персонал из Москвы. Наготове два специальных аэродрома. Для охраны доставлено 7 полков войск НКВД и 1500 человек оперативного состава. Организована охрана в 3 кольца. Начальник охраны особняка – генерал-лейтенант Власик. Охрана места конференции – Круглов».

«В помещении дворца, где должна была проходить конференция, капитально отремонтировали 36 комнат и конференц-зал с тремя отдельными входами. Американцы выбрали для апартаментов президента и его ближайшего окружения голубой цвет, англичане для У. Черчилля – розовый. Для советской делегации зал был отделан в белый цвет. В Нойен Гартэн соорудили множество клумб, высадили до десяти тысяч различных цветов, сотни декоративных деревьев.

13 и 14 июля прибыла группа советников и экспертов делегации Советского Союза. «Из военных в работе конференции участвовали Г.К. Жуков, Н.Г. Кузнецов, Ф.Я. Фалалеев, С.Г. Кучеров, - писал Штеменко. - От Генштаба поехали А.И. Антонов, А.А. Грызлов, Н.В. Славин и М.А. Вавилов с небольшим обслуживающим аппаратом. Я был оставлен для текущей работы в Генштабе».

Железнодорожная колея от границы СССР до Потсдама была «перешита» по советскому стандарту, по ней прошли пробные спецпоезда. Для путешествия Сталина сформировали три литерных состава. Первым шел контрольный состав с сорока оперативниками из VI Управления. Далее - поезд Сталина, который охраняли 90 офицеров. Машинисты также были офицерами госбезопасности. В поезде ехал также нарком путей сообщения генерал-лейтенант И.В. Ковалев. Замыкающим шел поезд с 70 сотрудниками охраны.

На каждой станции по пути следования были размещены усиленные наряды из милиционеров и сотрудников НКГБ. Железную дорогу охраняли 17 140 бойцов войск НКВД: от Москвы до Бреста по 4-6 солдат на километр пути, на территории Польши и Германии – до 10 человек. Опергруппы НКВД и НКГБ обеспечивали агентурно-оперативные мероприятия в полосе отчуждения. На самых подозрительных участках железной дороги курсировали бронепоезда.

Сталин приехал в Потсдам 16 июля 1945 года – с задержкой на день.