Часть 2. Потсдамская конференция

Трумэн счел нужным ответить на советские озабоченности, связанные с Потсдамской декларацией в отношении Японии, и на просьбу к союзникам пригласить Москву вступить в войну с Японией, чтобы подкрепить правовые основания для этого. Отвергать с порога советское обращение он не стал. Выход из положения нашли юристы Госдепартамента, предложившие другое обоснование для разрыва советско-японского пакта о нейтралитете – Московскую декларацию 1943 года и статьи 103 и 106 Устава ООН. И хотя эта декларация не имела юридически обязывающей силы, а Устав ООН еще не ратифицировали, эта аргументация легла в основу послания Трумэна Сталину от 31 июля. По сути это была казуистическая отписка. Вывод Кремль мог сделать один: союзники не жаждут советского вступления в войну, а значит, под угрозой могли оказаться и обещанные в Ялте приобретения на Дальнем Востоке.

В урочное время 31 июля вновь собралась «Большая тройка». Бевин доложил о том, что большинство позиций заключительного документа уже согласовано. Нерешенным оставался вопрос о Югославии и Триесте. На проект решения западной стороны, советская выдвинула два встречных. Было решено снять с рассмотрения все три.

А в Вашингтоне в этот день заканчивались последние приготовления к нанесению ядерного удара по Японии.

Военный министр Стимсон, вылетевший в Вашингтон раньше других, узнал из газет, что Потсдамская декларация японцами отклонена, следовательно операция «Выдвижной киль» отменена не будет. Стимсон, Банди, Гаррисон и Гровс засели за текст заявления президента о бомбардировке Хиросимы. К вечеру он был готов, и лейтенант Гордон Арнесон, специальный порученец Стимсона, вылетел с ним в Потсдам. Трумэн текст одобрил. Но тут же распорядился: ни при каких условиях не предпринимать атомной бомбардировки до 2 августа, когда участникам конференции предстояло расстаться. Трумэн не желал, чтобы Сталин успел задать ему несколько вопросов, на которые он не хотел бы отвечать.